Йен Пирс - Перст указующий

– Как всегда, готовы поставить себя под удар ради истины. Кола?

– Исходя из того, что мы пока узнали, я не склонен приписывать его смерть чему-либо, кроме естественных причин.

– А вы, Лоуэр? – спросил Локк.

– Я считаю, нам следует воздержаться от каких-либо суждений, пока мы не узнаем больше фактов.

Настоятельно предупредив, чтобы мы не проговорились о том, чем занимались в этот вечер, смотритель Вудворд выслушал наши легковесные выводы и поблагодарил нас. Его лицо выражало глубокое облегчение – Лоуэр ничего не сказал ему про Шталя, и он, несомненно, считал вопрос исчерпанным.

В обычае англичан хоронить своих покойников с той же поспешностью, с какой они их вешают. Если бы все шло положенной чередой, доктор Гров уже был бы погребен в аркаде Нового колледжа, но смотритель под каким-то предлогом задержал похороны на полные двое суток. Лоуэр употребил эту отсрочку, чтобы поторапливать Шталя, я же остался совершенно свободен, ибо мистер Бойль отбыл в Лондон, обретший для него особенное обаяние с тех пор, как там поселилась его любимая сестра.

Большую часть дня я провел у моей пациентки за наблюдением результатов моего опыта, еще с порога к своей вящей радости увидев, что и с ней, и с ними все обстоит хорошо. Миссис Бланди не просто проснулась в полном сознании, но даже съела немного жидкой похлебки. Жар спал, моча обрела здоровый вкус горечи, и – что было совсем уж поразительно – в ране появились признаки заживления. Весьма малые, разумеется, но все-таки в первый раз ее состояние не ухудшилось со времени моего последнего визита.

Ликуя, я осиял ее улыбкой торжества и любви, какую врач испытывает к своей послушной пациентке.

– Любезнейшая, – сказал я, когда завершил осмотр, добавил еще мази и сел на колченогую табуретку, – мне кажется, мы еще сумеем вырвать вас из лап смерти. Как вы себя чувствуете?

– Немного получше, спасибо вам и хвала Господу, – сказала она. – А вот за работу, боюсь, пока еще взяться не могу. И это моя главная забота. Доктор Лоуэр и вы были более чем добры и щедры, но нам не прожить, если я не буду зарабатывать деньги.

– Ваша дочь зарабатывает недостаточно?

– Не столько, чтобы мы могли обходиться без долгов. Ей нелегко находить работу, потому что она слывет вспыльчивой и непокорной. И это так несправедливо! Лучше дочери не было ни у одной матери.

– Она несдержанна на слова много более, чем приличествует девушке ее положения.

– Нет, сударь. Она несдержанна на слова много более, чем дозволяют девушке ее положения.

При этих словах в ее слабом голосе появилась вызывающая нота, хотя я не сразу понял, что собственно, она имеет в виду.

– А тут есть разница? – спросил я.

– Сара выросла в обществе бесподобного равенства между мужчинами и женщинами. Вот ей и тяжко смиряться с тем, что есть нечто для нее запретное.

Было трудно сдержать усмешку, но я помнил, что она – моя пациентка и мне следует в меру ей потакать, к тому же я отправился в путешествия, чтобы узнать новое, и я, хотя ничего полезного из этого почерпнуть не мог, был в те дни настолько терпим, что не стал возражать.

– Полагаю, хороший муж научит ее всему, что ей требуется знать об этих предметах, – сказал я. – Если найдется такой.

– Да, найти такого, за которого она согласится выйти, будет нелегко.

Тут я не выдержал и засмеялся вслух.

– Думаю, ей следует дать согласие любому, кто захочет взять ее за себя, ведь так? Она мало что может предложить в обмен.

– Только себя. Но это очень много. Порой мне кажется, что мы растили ее не так, как следовало бы, – ответила она. – Кончилось все иначе, чем мы предполагали. А теперь она совсем одна, и родители ей не помощь, а обуза.

– Так, значит, ваш муж жив?

– Нет, сударь. Но возведенные на него поклепы ложатся и на нее. По вашему лицу я вижу, что вы слышали про него.

– Очень мало, и я научился никогда не верить тому, что слышу, если это хула.

– В таком случае вы редкий человек, – сказала она с глубокой серьезностью. – Нед был самым любящим мужем и самым лучшим отцом и посвятил свою жизнь отстаиванию справедливости в жестоком мире. Но он в могиле, куда скоро сойду и я.

– И у нее совсем ничего нет? И никого, кроме вас?

– Нед был родом из Линкольншира, а я из Кента. Все мои родные умерли, а его разбрелись по свету, когда болота были осушены и их прогнали с их земли, не заплатив ни пенни. Вот у Сары и нет близких. Клевета отняла у нее надежды на будущее, а небольшие деньги, которые она скопила себе на приданое, она потратила на меня, когда я слегла. Когда я умру, она получит от меня только одно – свободу.