Ольга Степнова - Изумрудные зубки

– Давайте, Танечка, я вам кофе сварю. С корицей.

– Давайте.

Афанасий оживился, засуетился, схватил джезву, и зашумел помпой на бутыли с чистой водой. Мечта, а не дядечка. Но все же хорошо, что ей не двенадцать, и не надо напрягаться, чтобы через силу звать его папой.

– Танька, тебя что, избили?! Ограбили?! – На кухню зашла мать. Она была уже накрашена и причесана, на ней был шикарный халат из синего шелка, а вместо стоптанных тапок – шлепки на каблуке.

– Что с тобой? – она зачем-то воздела к потолку руки, посмотрела на них внимательно и опустила. Наверное, заметила погрешности в маникюре.

– Мам, давай считать, что я просто упала.

– Ну давай, – легко согласилась мать. – У тебя ничего не болит? – на всякий случай поинтересовалась она.

– Давай будем считать, что не болит, – засмеявшись, ответил за Таню Афанасий и кивнул на коньяк.

– У всех дети, как дети, – вздохнула мать.

– Только не спрашивай в кого она у тебя такая, – усмехнувшись, сказал Афанасий. – Давайте пить кофе. С корицей.

– Ох и достал ты своим кофе! А в особенности корицей. У нас даже в подъезде пряностями воняет, баба Шура на астму жалуется. Чаю хочу! Зеленого!

Афанасий послушно включил электрический чайник. Золото, а не мужик.

Через минуту они пили кофе и чай в милой, семейной, утренней обстановке. В вазочке лежал мармелад, в тарелочке печенье.

– А чего пришла-то? – спросила мать.

– Соскучилась, – буркнула Таня.

– Ага, избитая, в пять утра, и на коньяк от скуки накинулась, – усмехнулась мама. – Совсем на тебя не похоже.

– Про мужа ничего не известно? – поинтересовался Афанасий. Оказывается, он был в курсе исчезновения Глеба. Очевидно, мать его просветила.

– Нет. Ничего не известно.

– У всех дети, как дети, – завела старую песню мать. – А тут – сначала любовница из какого-то Новосибирска к мужу приехала! Потом муж пропал! Потом – ни много, ни мало, труп на кухне нашелся! Ужас!! Танька, а того мужика не ты, случаем, грохнула? Может, он твой любовник? Мне-то скажи, не стесняйся! – Мама захохотала, пролила чай на халат, дернулась, схватила с крючка полотенце и бросила его на халат.

– Мама!

– Что, мама?! – завелась мама. – Что?! Где ты живешь сейчас?! Я заходила к тебе, мне никто не открыл! Квартира стоит пустая! В школу звоню – отпуск у нее, говорят. В начале учебного года! Отпуск!! Бабка, соседка с первого этажа, сказала, хахаль у тебя завелся! Молодой, красивый, богатый – розы корзинами шлет! Так что, что мама?! Уж скажи все как есть, не строй из себя праведницу! Я ж не против богатых любовников! Я за то, чтобы семья от этого не страдала! А где у тебя семья? В пять утра с мордой разбитой приходишь! Упала она! Я упала с сеновала, тормозила головой! И это теперь, когда все уже так хорошо устраивалось, когда я подсуетилась и организовала тебе безбедную, счастливую жизнь!

– Мама! – Таня вскочила и отшвырнула маленькую кофейную чашку в угол. Чашка, всхлипнув, разлетелась на три равных по величине осколка.

Мама с удивлением на них посмотрела. Никогда ее дочь не била посуду.

– Девочки, девочки, не надо ссориться, – Афанасий привстал со своего места. – Ссориться, я вас прошу, не надо! Хотите кофе с корицей?

– Да пошел ты со своей корицей!! – Мама размахнулась и запустила свою чашку в тот же угол. Отчего-то чашка не разбилась, а сделала три бодрых прыжка к мусорному ведру.

– Отличная, французская посуда из небьющегося стекла ! – пробормотал Афанасий. – Это ведь я дарил, Софочка, да?

– У всех дети, как дети! – мать вдруг разрыдалась. Слезы пробили кривые дорожки на затонированном пудрой лице. – Мы ведь все для нее сделали! Живи и радуйся! Радуйся и живи!

– Кто это мы, и что сделали?! – Таня первый раз видела, чтобы мать плакала. Поверить, что до слез мать могло довести ее появление в пять утра с разбитой физиономией, она не могла. – Чему радоваться-то?! – спросила Таня.

– Чему-чему! – завопила мать, наливаясь краской. – Афанасьева твоего через две недели должны были назначить главным редактором международной газеты «Власть»! Я подсуетилась, Афанасий все организовал! Афанасий ведь вице-президент вашего медиахолдинга. У твоего Глеба была бы зарплата десять тысяч долларов! Жила бы, как сыр в масле каталась! Бросила бы свою школу к черту и дома сидела!

– Как... главным? – прошептала Таня. Она встала, подняла неразбившуюся чашку и зачем-то начала ее мыть. – Что значит – главным? Там же есть... главный. Как же Овечкин? Он... знал? А Глеб – знал?!! – Она шваркнула чашку об раковину. Та звякнула и все-таки разлетелась на мелкие осколки.