Елена Логунова - Брак со стихийным бедствием

Далее я объяснила, чем мы насолили Трофимову, а затем пересказала события в хронологической последовательности – от убийства Балды до взрыва в «Палаццо». Поскольку ранее я уже излагала основные аргументы и факты Лазарчуку, Коляну и Моржику, рассказ мой получился не слишком длинным и отличался вполне крепким сюжетом. Столь грамотно преподнесенную информацию усвоил бы не только спящий, но и коматозник.

Затем я честно призналась Ирке, что пока не уяснила мотив, которым руководствовался Трофимов, спроваживая на тот свет Набалдашкина. Сказала, что нутром чувствую: со страховыми полисами дело нечистое, но доказать ничего не могу и вообще многого не понимаю.

Я как раз подумывала, не пересказать ли Ирке тот сложный силлогизм, который вел к выводу, что Лилиана сама написала покаянную записку, хотя это никак не могло быть правдой, когда дверь палаты тихо скрипнула и приоткрылась. Я пригнула голову и конспиративно свернулась в своем матрасном гнезде аккуратной баранкой.

В палату кто-то вошел. Дверь закрылась, прозвучали легкие шаги, к Иркиному ложу приблизился человек в медицинском халате, явно женщина. Из-под кровати я могла видеть ее ноги в модных тупоносых сапожках на остром каблучке и край длиннополого белого халата. Очевидно, процедурная медсестра пришла проверить капельницу или заменить в ней пузырек.

Действительно сестра проделала какую-то манипуляцию с верхней частью капельницы. Я поняла это по тому, что растопырчатые ноги штанги, похожей на вешалку, дрогнули и покачнулись. Вообще-то мне было очень любопытно, каким лекарством накачивают Ирку, но я решила, что посмотрю на флакончик позже, когда сестра уйдет, а пока полюбуюсь на ее сапоги.

Отличные сапожки! Модный фасон, кожа прекрасной выделки, безупречный пошив, качественная отделка… и брызги грязи на голенищах! Странная медсестра! Купила дорогую обувь, так береги ее, ухаживай! Трудно, что ли, после улицы сапоги помыть и натереть кремом? Некоторые из нас (не будем хвастливо называть имя!) всегда имеют при себе сапожный блеск.

Тут я вспомнила, что эта похвальная привычка к добру не приводит, Венику Орлову через мой сапожный блеск обломились не нуждающиеся в гуталине белые тапки.

– Но помыть-то обувь можно было? – непримиримо прошептала я.

Странная, в самом деле, процедурная сестра! Пришла в палату к больной в грязной уличной обуви – и схватилась за капельницу! А как же стерильность? И вообще, медицинский персонал обязан находиться на рабочих местах в спецодежде и сменной обуви, каких-нибудь удобных тапочках, за которые сапоги на каблуке никак не канают!

Рассердившись, я плюнула на конспирацию, по-пластунски проползла на локтях в обход разгневавших меня сапог и вынырнула из-под кровати, как чертик из коробочки.

Медсестра оказалась невысокой стройной женщиной, лицо которой было невозможно разглядеть за стерильной маской и очками, закрывающими просвет между маской и нижним краем форменной шапочки. При моем эффектном появлении она испуганно ахнула и неосторожно толкнула штатив капельницы. Стеклянные бутылочки задребезжали, прозрачная трубка дернулась.

– Тихо! – сказала я, протягивая руку, чтобы поддержать пошатнувшуюся конструкцию.

И замерла, увидев, какой странной процедурой занята медсестра-сапожница. Из большого десятикубового шприца она вливала прямо в проколотую трубочку какое-то лекарство.

– Что это вы делаете? – с подозрением спросила я.

– То, что доктор прописал! – оправившись от испуга, хамовито пробухтела медсестра сквозь приглушающую ее голос маску. – А что здесь делаете вы?

Это был закономерный вопрос и справедливый намек на то, что я лезу не в свое дело, но я не стушевалась, наоборот. Я уперла руки в бока в незабываемой манере Матрены Афиногеновны Набалдашкиной, набычилась и пошла на нерадивую медработницу грудью:

– Вы почему это пришли в палату в грязной уличной обуви? Вот как занесете какую-нибудь заразу, у больной начнется осложнение, и кто будет за это отвечать, а?

– Тихо, тихо! – Медсестра оглянулась на дверь, сунула свободную от шприца руку в карман, а потом протянула ее ко мне.

Я подумала, что это жест примирения, и не сразу поняла, что она держит в руке. А когда поняла, было уже поздно: портативный электрошокер ударил меня красивой синей молнией, и я с некрасивым хрипом свалилась на пол, прямо к немытым сапогам фальшивой медсестры.

Предводитель граблов был повержен. Он лежал на испещренной метеоритными воронками мертвой планете, раскинув трямпы и устремив затуманенный взор к небесам, а победоносный Козявский попирал его грудь ногами в грязных уличных космоступах. Я одобряла Козявского, но жалела головоногих граблов, как родных. У меня с ними было немало общего! С мыслящими инопланетными граблами, а также с неразумными земными осьминогами, морскими звездами, медузами, слизняками и даже c совершенно бессмысленным свиным холодцом меня роднило полное отсутствие крепкого внутреннего скелета.