Анастасия Дробина: Меч Пересвета

Молодежь дружно накинулась на еду.

Маленькая эстрада ресторана осветилась голубым светом, музыканты заиграли «Вальс-бостон». Генерал пригласил танцевать Нинико Вахтанговну, Пашка – Соню. Соломон Борисович грустно положил золотую чашу обратно в сумку и решительно закрыл «молнию». Когда раскрасневшаяся от вальса Соня вернулась на место, антиквар поднялся.

– Что ж, девочка моя, пора и честь знать. Только ради вас я ввязался в такую аферу.

– Я знаю и благодарю вас еще раз. Но не спешите, пожалуйста. Посидите еще. Я уже говорила – вас ждет приятный сюрприз.

– Но… – слегка удивился Соломон Борисович. – Разве возможность подержать в руках чудесную древнюю чашу не была вашим сюрпризом? Вы обещали показать ее мне – и показали.

– Однако, мне кажется, лично для вас сюрприз был не особо приятный.

– Да уж…

– А я обещала именно приятный сюрприз. Поэтому и прошу – посидите еще немного, – повторила Соня, пряча лукавые искорки в глазах. – Поверьте, вы не пожалеете.

Соломон Борисович удивленно улыбнулся, пожал плечами, сел обратно на стул… и тут же медленно встал. Потому что в дверях зала возникла невысокая стройная женщина лет сорока в брючном костюме и с дорожной сумкой. В ее аккуратно уложенных черных волосах блестели капли дождя, большие темные глаза тревожно скользили по залу.

– Соня! Бэлла! Что все это значит? – с недоумением спросила она, глядя на сестер Гринберг. – Я только что с самолета, устала страшно, завтра в одиннадцать уже репетиция, мечтаю только о том, чтобы поскорее упасть в постель, а вы звоните и требуете, чтобы я ехала в ресторан! Что за тайны, девочки, что происходит? Здравствуйте, Нинико Вахтанговна, здравствуйте, Игорь Петрович… Ой! Здравствуй, Шлёма. А… что ты здесь делаешь?

– Добрый вечер, Рохл, – негромко произнес Соломон Борисович, поднимаясь и подходя к матери Сони и Белки. – Я жду тебя.

Стало очень тихо. Взгляды всей компании остановились на стоящих мужчине и женщине, смотрящих в глаза друг другу. Соня молча поманила младшую сестру, и они вдвоем незаметно прошли к освещенной эстраде. Там Соня прошептала что-то пианистке, та с улыбкой освободила место возле инструмента, саксофонист пододвинул второй стул, сестры Гринберг сели за рояль и заиграли романтическую «недоговоренную» мазурку номер три.

– Все, лирика пошла, пора линять, – как можно тише сказала Полундра на ухо Натэле. Но все равно и Атаманов, и Батон услышали ее и осторожно поднялись со своих мест. Гуськом, по стенке они вышли из зала, и последним, что увидела, обернувшись, Юлька, было – как Соломон Борисович ведет в танце крайне удивленную Рахиль Моисеевну.

«Керосинка» дожидалась хозяев на стоянке под дождем. Общим мнением было решено сейчас на ней никому не ехать, чтобы не простудиться насмерть, а забрать ее завтра с утра. Со швейцара Шалико было взято клятвенное обещание, что допотопный мотоцикл ночью не будет украден из-под его присмотра на запчасти.

– Заведу в подсобку и запру, – успокоил ребят швейцар. – Утром в дверь служебного входа постучи, отдадут.

– За технику головой отвечаешь! – пригрозил Атаманов.

– Вах! Кому твой «Роллс-Ройс» нужен! – засмеялся Шалико. – Зонтик дать, генацвале?

– Не надо, не сахарный… Хотя девчонкам вон дай, завтра привезу.

Когда компания вышла из метро возле своего дома, было уже совсем темно. Снова пошел дождь, и Юлька с Белкой забрались под огромный зонт, похожий на пляжный. Звали и ребят, и Атаманов насильно запихнул под зонт Батона:

– Давай лезь со своими соплями, а то у тебя завтра воспаление легких будет!

– Плевать… Пчхи! Щас домой приду, бабка чаю даст…

– Если не убьет. – Атаманов заржал. – Опять, скажет, целый день под дождем где-то шлендрали!

– Не шлендрали, а культурно в ресторане сидели, – ухмыльнулся Батон. – Мне даже жрать не хочется, во как!

– Ну, медведь сдох… – поразилась Полундра. – Пятиминутная голодовка началась!

Двор был темным и пустым. Только у самого подъезда сидела на лавочке бесформенная фигура в окружении наваленных на асфальт сумок и кошелок. Бесформенной фигура казалась из-за огромного плаща-дождевика с капюшоном, блестевшего от дождя. Из-под капюшона плаща торжественно выплывали клубы табачного дыма. Когда ребята подошли ближе, фигура ворчливо произнесла:

– И здрасьте вам, голота! Где носит-то по такой погоде?

– Оба-на, дед! – удивился Батон. – Ты давно приехал? Чего тут сидишь? Бабка дома, и батя уже из гаражей, наверное, пришел…