Алексей Биргер - Тайна знатных картежников

— Интересно, у нас ли ещё Пижон, — сказал я, стараясь побыстрее перевести разговор на другую тему. — По правде говоря, он занимает мои мысли больше, чем сто Михаев вместе взятых.

— Мои тоже, — охотно отозвался Ванька, в ту же секунду забыв о Чумовых и не придя к пугающим выводам — если он был на грани того, чтобы к ним прийти. — Странный он все-таки парень. Интересно, как прошел его разговор с нашими родителями?

— Надеюсь, скоро узнаем, — ответил я.

Но мы ничего не узнали. Когда мы вернулись домой, у калитки нас встретил яростно виляющий хвостом Топа, мама была на кухне, а отец — в гостиной, он сидел на диванчике у окна и просматривал какие-то бумаги. И никого больше!

— До вас добрался молодой человек? — спросил я у мамы, передавая ей банки с молоком.

— Молодой человек? — рассеянно переспросила она. — Ах, да, тот, которого привел Топа. Я не участвовала в его разговоре с отцом, поэтому не знаю, что ему было надо.

Мы с Ванькой на всех парах помчались в гостиную.

— Папа, что было надо этому молодому человеку?

— Какому молодому человеку? — буркнул отец, не поднимая взгляда от своих бумажек. Он очень внимательно вчитывался в какой-то документ, и, похоже, внешнего мира для него сейчас не существовало.

— Ну, как же, тому, которого привел Топа! — воскликнул Ванька.

— А, этому?.. — отец посмотрел на нас. — Сначала не понял, кого вы имеете в виду. У него было небольшое дело, которое сам он считал очень важным. Задал два-три вопроса и удалился. Честное слово, уже и забыл о нем… Не отвлекайте меня, ребятки.

Ванька напрягся — по-моему, обиделся на невнимание отца. Я хорошо его знал и видел, что сейчас он напряженно думает, что бы такое сказать или сделать, чтобы отца проняло — видел так ясно, как будто его голова была прозрачной и колесики и винтики его мыслей вертелись прямо у меня перед глазами, потрескивая и поскрипывая.

— А мы встретили Михая Чумова, который велел передать тебе, чтобы ты оставил его брата в покое! — выпалил мой язвочка-братец.

— Это был совсем короткий разговор, ничего не значивший, — поспешно сказал я.

Отец опять поднял взгляд от бумаг.

— Да, наверно, — неспешно проговорил он. — Не заслуживает того, чтобы держать в голове. Идите, ребята, до ужина вы свободны. Только не забирайтесь пока что на второй этаж. Я начал ремонт лестницы и не хочу, чтобы вы свернули себе шею.

— Что за ремонт? — разочарованно спросили мы.

— Начал заменять слабые ступеньки. Снял совсем износившиеся и потрескавшиеся, чтобы вместо них поставить новые. Дня через два-три я закончу работу и второй этаж опять будет для вас доступен. Ясно?

— Ясно… — промямлили мы с большой неохотой.

— Вот и отлично, — он махнул рукой, отпуская нас, чтобы опять вернуться к своим бумагам, а потом, словно спохватившись, сказал. — Борис, задержись ненадолго, мне надо с тобой оговорить. А ты, Иван, выйди и закрой за собой дверь.

Ванька сочувственно подмигнул мне — мол, мужайся и не падай духом, какой бы нагоняй тебе ни предстоял — и вышел. Отец немного выждал, потом встал и подошел вплотную ко мне.

— Ну, — вполголоса сказал он, — выкладывай, что там наболтал этот недоросль, по которому заранее тюрьма плачет? Угрожал поджогом?

— Да, — ответил я. И добавил. — Я изо всех сил постарался отвлечь Ванькино внимание от этого разговора.

Отец одобрительно кивнул.

— Молодец. Ни мама, ни Иван не должны об этом знать. Эти Чумовы — как автоматики с граммофончиком в голове. Только и умеют, что повторять одно и то же. Все это чушь собачья. Но очень вредная чушь. Ты понимаешь, почему вредная?

— Почему вредная? — я повторил вопрос, чтобы убедиться, что я правильно понял. — Почему чушь собачья может быть вредной, так?

— Так, — с неожиданной улыбкой кивнул отец.

— Ну… — я замялся. — Потому что из этой чуши все равно могут получаться вредные вещи?

— Какие вредные вещи? — вопросил отец.

— Пожары, — ответил я.

— Нет, — отец медленно покачал головой. — Пожары — пустяки, любой пожар можно потушить. Не пожары, а страх. Теперь понимаешь?

— Наверно, — сказал я. — То есть, понимаю, в чем суть, хотя в словах выразить не смог бы, пожалуй.

— Все это очень просто, — сказал отец. — Когда люди не могут одолеть свой страх, они очень легко идут на попятный там, где отступать не следует. Сперва кажется: ну, что такого, уступлю по мелочи здесь или там, с меня не убудет… Но это неправда. От этого внутри появляется гниль, и человек рассыпается. Однажды отпраздновав труса, ты в конце концов предашь все, что угодно.