Хелен Гилтроу: Расстояние

Он падает на пол.

Дышать становится почти невозможно. Рот наполняется кровью, обломками зубов и костей.

Задыхаясь, Йоханссон старается посмотреть вверх. Над ним стоит женщина, направив пистолет ему в голову.

Пролетают мгновения – вспышка, яркая и удушливая, где-то на краю картинки перед глазами. Так уже было.

Остекленевшая картина рассыпается на осколки.

Женщина с пистолетом отворачивается.

В воздух поднимается фонтан яркой артериальной крови. Карла опускается перед ним на колени, стараясь что-то сказать. Слов не разобрать.

Он не может дышать.

Затем свет гаснет, и Йоханссон оказывается в пустоте.

Ему не больно.

Йоханссон наверху, свет фонарей и машин на улице внизу кажется неестественно ярким, все видится ясным и четким: капли дождя на коже, блестящая гладь черепичной крыши, грубая, зернистая поверхность парапета под рукой.

Простой маршрут – из пункта А в пункт Б – на этот раз его никто не остановит.

Он один на этой крыше, он бежит, бежит к свету. Оттуда выходит женщина и произносит знакомым ему голосом:

– Полагаю, настало для тебя время увидеть мое лицо.

И вновь перед глазами темнота.

Кэтрин выходит из тени пыльных рождественских декораций. Она бледная, осунувшаяся, цвет лица почти серый, но у нее в руке нож.

Возможно, Анне удалось ее увидеть, а может, интуиция подсказала, что Кэтрин приближается, но в любом случае она поворачивается в ее сторону, предоставляя мне шанс. Я уже на ногах, готова к нападению – она видит это и переводит пистолет на меня.

Лезвие ножа находит цель. Вспыхивает красное пятно крови, и пистолет падает.

Анна тянется к ее горлу, но уже поздно, ее взгляд говорит о том, что и она это понимает.

Анна поворачивается, словно хочет что-то сказать Кэтрин, и та наносит второй удар. Я не вижу, но понимаю, что она делает. Я сижу на полу около Йоханссона, в моем рту все еще кляп, а руки связаны. Господи, прошу тебя, нет…

Наступает момент, когда Анна замирает и падает.

Эти вещи я вспомню уже много позже.

Лежащего передо мной Йоханссона с простреленным лицом и обращенными вверх глазами. Кэтрин, отчаянно старающуюся вставить в горло Анны трубку.

Бегущих людей, руки, подхватывающие меня, чтобы оторвать от тела Йоханссона. Орущего что-то в телефон Пауэлла. Незнакомое лицо перед глазами. (Кляп вынут, руки мои уже развязаны.) Безжизненно повисший сломанный палец. Крик: «Уведите ее отсюда!»

И борьба, непрекращающаяся борьба.

Пожилая женщина в кафе никак не может одновременно удержать палку и поднос, на котором стоят маленький стаканчик латте, кекс и бутылка воды. Все столики вокруг заняты. И тогда бледная девушка у окна поднимается и предлагает ей свое место – «Я все равно собиралась уходить», – женщина вежливо благодарит. Она устраивается за столиком у окна, отпивает кофе и переводит прищуренный взгляд на улицу, вглядываясь в мелькающие машины и пробегающих мимо людей.

Кафе расположено на всегда шумной улице в районе вокзала Виктория. Здесь, отыскав себе места среди государственных контор, обосновались экономисты, юристы и агентства путешествий. Это похоже на огромный дверной проем, вход, куда спешат люди.

Должно быть, женщина кого-то ждет – возможно, сына или дочь, работающих в одном из зданий неподалеку. Иногда она поглядывает на дверь, но лишь изредка, все остальное время женщина лишь старается держать вход в поле зрения краем глаза. Один раз она произносит тихо, почти себе под нос: «Хорошая работа должна занимать весь день».

В наушнике раздается голос Робби:

– Принято.

Я жду, жду столько, сколько нужно, потому что рано или поздно он появится, а я должна это увидеть.

С того воскресного утра, проведенного в полицейском участке, прошло тридцать дней: кабинет, чашка кофе, вопросы, боль и ложь. Они смотрели на меня с осторожностью и подозрением, переговаривались так, чтобы я не могла услышать. Их интересовало лишь то, сколько я услышала на месте преступления и что могу рассказать следователю. Попытка минимизировать негативные последствия.

Но я ведь была случайным свидетелем, так ведь? Женщина, которая невольно, как и Дэниел Фенти, попала в поле зрения Анны Лисон и стала для нее целью на поражение. Кем еще я могу быть?

Итак, я разыгрывала из себя наивную идиотку, состояние шока не помешало мне, это было легко. И наконец, взяв с меня обещание ни с кем не обсуждать происшествия той ночи, мне сказали: «Можете быть свободны».