Вернер Шмиц: Коричневый след

Заиграл орган, и вошел священник. Он был еще молод, с аккуратно подстриженной бородкой и заметно поредевшими волосами. Эрих Шульте, женщина из третьего ряда и священник запели в унисон "Господь твердыня моя и прибежище мое".

— Дорогие родственники и друзья покойного, — начал священник. — Сегодня мы провожаем в последний путь брата нашего Эмиля Штроткемпера, которого в семьдесят пять лет господь призвал к себе. Семья его избрала для сегодняшнего дня прекрасные слова из двадцать второго псалма. Какая убежденность слышится в этих стихах! "Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною; Твой жезл и Твой посох — они успокоивают меня". Все ли мы, собравшиеся здесь, можем сказать о себе то же самое? И мог ли сказать это наш брат Эмиль Штроткемпер?

Взгляд священника задержался на пресвиторе в первом ряду.

Эрих Шульте прикрыл глаза.

— Эмиль Штроткемпер не был особенно верующим человеком, дорогие братья и сестры. И если мы хотим сохранить верность истине, как учил нас господь, следует признать, что Эмиль Штроткемпер не верил ни в бога всевышнего, ни в сына божьего.

После этих слов наступила абсолютная тишина. Улла перестала всхлипывать. Эрна Скомрок уже не шелестела страницами псалмов, а сосед ее на какое-то время перестал даже теребить одежду.

— И все же слова этого псалма могли бы стать эпиграфом к жизни ушедшего, — продолжил священник. — Брат наш Эмиль Штроткемпер действительно шел долиною смертной тени. То была тень фашизма, опустившаяся над нашей страной на двенадцать долгих лет. Человек, принадлежавший к нашей церкви, Мартин Нимеллер, скажет позже: "Когда нацисты арестовывали коммунистов, я молчал, ведь я не был коммунистом. Когда нацисты арестовывали социал-демократов, я снова молчал. Ведь я не был социал-демократом. Когда нацисты арестовывали католиков, я молчал. Ведь я не был католиком. И когда нацисты пришли за мною, вокруг не осталось никого, кто мог бы возвысить голос в мою защиту". Эмиль Штроткемпер, братья и сестры, был не из тех, кто молчал. Нацистские антихристы схватили его одним из первых, и лишь неколебимая вера в добро помогла ему не склонить головы в ту ночь. Люди разной веры шли тогда одним путем. Да будет так и сегодня, когда мы провожаем его в последний путь.

Священник повернулся к гробу, прочитал короткую молитву и объявил следующий псалом.

Органист сидел с раскрытым ртом. Лишь когда священник твердым голосом повторил: "Мы споем сейчас псалом номер тридцать шесть, стихи первый, третий и пятый", он торопливо ударил по клавишам.

Снова запели лишь трое, но с подъемом.

Когда отзучал последний стих, священник вышел из часовни. Все последовали за ним.

Шестеро одетых в дешевые темные костюмы пенсионеров вышли вперед и водрузили гроб на лафет. За гробом шагал священник с родственниками. Один из стариков развернул флаг, выставив перед собою полосатое бело-голубое полотнище с красным треугольником политзаключенных.

Лафет медленно подъехал к могиле, выложенной зеленым дерном. Гроб опустили на деревянные катки, подвели под него тросы. Веревки плавно заскользили в руках, и гроб, покачиваясь, исчез в могиле.

— Итак, всевышний господь учит нас: из праха произошел ты, и в прах обратишься.

Священник вскарабкался на земляной холмик, из которого торчала маленькая лопатка. С последними словами он бросил лопаткой в могилу немного земли.

После того как священник выразил им свое соболезнование, семья Шульте подошла к могиле. Мать и дочь, поддерживая друг друга, бросили на гроб белые цветы и отошли в сторону. Эрих Шульте долго молился с закрытыми глазами. Лишь когда рядом с ним взвилось бело-голубое знамя, он быстро отвернулся.

Трое стариков похоронили за последние годы много друзей. Им хорошо был знаком ритуал. Двое вышли вперед и положили венок на вершину земляного холмика, откуда красные гвоздики были видны далеко. Они разгладили ленты и выпрямились, третий склонил над могилой стяг. Потом старики стали перед могилой в ряд и подняли сжатый кулак в коммунистическом приветствии.

Они подошли к родственникам и выразили соболезнования. Эрих Шульте сдержанно поблагодарил. Он боялся, что трое из заведения Эрны Скомрок, стоявшие теперь у могилы, станут произносить речи. Но чаша сия его миновала, впрочем, те трое тоже молча и торжественно прошествовали к могиле.

Когда все руки были пожаты, Эрих Шульте глубоко вздохнул и направился в окружении жены и дочери к машине.