Мишель Бюсси - Не забывать никогда

Словно опуская занавес над сценой, Пироз прикрыл платьем промежность девушки.

— Полная хрень. Малышку изнасиловали… Самое большее несколько часов назад. — Он поджал губы. — Что ж, вполне основательная причина, чтобы прыгнуть вниз.

Он встал, еще раз оценивающим взором окинул отвесный обрыв, подавлявший своим величием окружающий пейзаж, и наконец перевел взгляд на шарф, обмотанный вокруг горла девушки.

Аккуратно, кончиками пальцев, размотал его.

У меня в глазах потемнело. Пироз говорил об изнасиловании. Без сомнения, мои генетические отпечатки сохранились на ткани. Децилитры пота, впитавшегося в волокна. Целая бочка ДНК.

Слишком поздно. Что говорить? Кто мне поверит?

Пироз просунул палец между шарфом и шеей девушки, медленно, словно врач, осматривающий хрипящего больного. Морщины на лбу Пироза собрались в кучку, образовав толстую волнистую складку.

— Малышку не только изнасиловали… Ее задушили.

Меня словно током ударило. Не думая, я произнес:

— Я… говорил с ней там, наверху… Она… она была жива. Она прыгнула сама. Она…

Пироз прервал меня:

— Значит, попытка удушения. Ваше появление на пешеходной тропе, без сомнения, спугнуло насильника раньше, чем он задушил ее. Вы спасли девушке жизнь… То есть могли бы спасти…

Могли бы спасти?

Слова его мне показались странными. Равно как и его версия. Завидев меня, насильник, в принципе, мог успеть спрятаться в бункере, но в остальном? Почему девушка ничего не сказала? Почему, протягивая ей руку, я не заметил никакой полосы на горле? Потому что не обратил внимания? Сосредоточил взгляд на лице? На разорванном платье?

— Что вы делаете?

Вопрос задала Дениза. Пироз встал на колени, уперся руками в гальку и стал обнюхивать кожу трупа. Арнольд с изумлением смотрел на него. Полицейский поднял голову и изобразил подобие удовлетворенной улыбки, напоминавшей улыбку ищейки, взявшей след.

— У нее соленая кожа.

Мне казалось, что я смотрю пьесу театра абсурда, где актеры импровизируют каждую реплику. Второй полицейский, по-прежнему державшийся поодаль, бесстрастно слушал своего напарника. Быть может, у них так принято. У каждого своя роль. Первый устраивает шоу, а второй исподтишка наблюдает за нашей реакцией.

— Соленая кожа? — в изумлении повторил Атаракс.

— Мда-а… Но этому-то, по крайней мере, есть простое объяснение. — Пироз выдержал паузу. — Девушка искупалась в море.

Мы все одновременно повернулись в сторону Ла-Манша.

Искупалась? 19 февраля? Ночью? В воде, где температура меньше десяти градусов?

— Обнаженной, — добавил Пироз. — Ее одежда суха.

Дениза едва держалась на ногах. Без лишних размышлений я предложил ей руку, и она тотчас вцепилась в нее.

— Искупалась обнаженной, — продолжал флик. — Возможно, это упрощает дело, а возможно, и усложняет. Она удивительно красива, и именно красота, скорее всего, привлекла насильника.

Он пригладил волосы, пропуская гладкие пряди между пальцев, словно между зубьями редкой расчески.

— Пора оцеплять место преступления. Вызывать экспертов и остальную команду. Простите, но вам придется предъявить документы, сообщить адрес, телефон и все прочее. Прошу вас прийти для дачи показаний в жандармерию Фекана по возможности сразу после двенадцати; к тому времени мы наверняка успеем что-нибудь узнать об этой девушке.

На мне всем телом повисла Дениза. Теперь я уже откровенно дрожал от холода. Пироз это заметил и, пристально посмотрев на меня, протянул мне мою толстовку.

— Держите, полагаю, это ваша. Оденьтесь, а то простудитесь, а вы мне еще понадобитесь.

Прямо передо мной белела остроконечная скала — Игла Этрета. Она напоминала отделившуюся от берега деталь пазла, бородку ключа от монументальной двери, ограждающей вход в таинственное подземелье.

Расставшись на берегу с фликами, я бегал еще час, чуть меньше, чем в другие дни. Всего двенадцать километров. Дистанция Ипор — Этрета, через нависавшую над побережьем уютную долину возле местечка Вокотт и проход между скал возле Этига.

Достаточно времени, чтобы прочистить мозги. Подумать. Понять.

На улице не больше трех градусов выше нуля, но с меня градом лился пот. Трава на известняковых почвах медленно оттаивала, образуя тоненькие холодные ручейки, которые, низвергаясь крошечными водопадами, выдалбливали, секунда за секундой, охряные бороздки, иссекавшие меловые бугорки. Пейзаж казался нетронутым, но это была лишь видимость. На скалу со всех сторон наступали: вода, лед, дождь, море; скала сопротивлялась, истончалась, уступала, умирала на глазах у миллионов туристов, не замечавших ни малейших изменений в пейзаже.