Андрей Зайцев - Остановившиеся часы

— Так зачем ты хотел встретиться со мной, Саша?

— Сейчас объясню… — я уже несколько раз мысленно прокрутил наш разговор в голове, но, надо признаться, самое его начало вызывало у меня определенное затруднение. Проблема была в ее реакции. От того, как она к этому отнесется, возможно, зависело очень многое. Я решил, что мне следует прибегнуть к утаиванию реального положения вещей. По крайней мере, попытаться это сделать. А там уж… — Рита, помнится, я не часто к тебе обращался с какими-либо просьбами…

— Да, пожалуй, — согласилась она, внимательно заглядывая мне в глаза, — ты не из тех, кто любит кого-то о чем-то просить. Но не тяни, мы уже давно взрослые люди, не думаю, что твоя просьба повергнет меня в шок.

Из динамиков послышалась песня Леннона «In My Life».

У меня на миг возникло ощущение, что я уже когда-то присутствовал при подобном разговоре. Когда, где?.. Битловская пронзительность пробила брешь во времени, смещая фокус восприятия.

— Это касается твоей работы…

— Моей работы? — ее лицо как-то неуловимо изменилось, и подумал, что она неверно истолковала вступление. Может быть, у нее там какие-нибудь неприятности, и любое напоминание о работе моментально ориентирует ее на негатив?

— Это не то, что ты думаешь… — поспешил я успокоить ее. — Мне просто нужна небольшая информация… Речь идет о нескольких владельцах квартир в нашем городе…

Официантка принесла шашлыки и вино. Я сразу же разлил вино по фужерам. Отвлекшись, бросил взгляд на Риту. Она сидела задумавшись, и это показалось мне невероятным. В чем дело? Неужели она что-то подозревает? Но Бог мой, почему? Я ведь не сказал ничего крамольного. В том смысле, что вообще почти ничего не сказал.

— Странно… — проговорила она чуть слышно, подняв свой фужер и разглядывая его на свету.

— Что — странно?

— Странно, что ты — второй, кто обращается ко мне с подобной просьбой за последние дней восемь-десять.

— Второй? — я почувствовал легкое напряжение в теле. — А кто же был первым?

— Может быть, ты удивишься, но… это был Костя.

— Костя? — я был удивлен, но не настолько, чтобы показать это Рите. Собственно, удивляться особенно было нечему. Он шел тем же путем, который пытался избрать и я. — Что же он хотел узнать?

— Давай выпьем, — предложила она, приближая свой фужер к моему. — Дела от нас никуда не уйдут.

Мы выпили и принялись за шашлыки. Я молчал, ожидая, пока она сама не продолжит.

— Костя хотел выяснить о владельце одной квартиры на окраине, в районе Скифской горы… некоем Ревенкове, если не ошибаюсь.

— Чего же он хотел выяснить? — я вытягивал из нее сведения клещами, при этом казалось, что она не то чтобы не желает об этом говорить, нет, скорее, это было ей неинтересно. Она ждала от меня чего-то другого, а тут скучные расспросы о владельцах квартир. А может, она догадалась и сейчас размышляет, как ей поступить?

— Его интересовало, не продает ли Ревенков свою квартиру.

— И что же? — я поднес бутылку к ее фужеру, наливая вино до половины.

— Ничего, — она пожала плечами, как мне показалось, слегка раздражаясь. — С этим Ревенковым ничего особенного. Квартиру свою он продавать не собирается… Слушай, а что это за любопытство такое? В чем, собственно, дело? Сначала Костя, теперь ты?..

В зале по-прежнему звучала музыка «Битлз». В основном песни из альбома «Резиновая душа» и альбома «Револьвер». Костя больше любил «Роллингов». Не знаю, почему. Он объяснил это как-то туманно. У меня же ранний Джеггер ассоциировался с двумя-тремя вещами, не больше. Это, конечно, «Леди Джейн» и «Нарисуй это черным». — Это долго рассказывать, Рита, — попробовал я отвлечь ее внимание. — В том смысле, что… для Кости означало что-то одно, для меня — другое.

— Но так не бывает, — возразила Рита, как мне показалось, с возрастающим интересом.

— Еще как бывает, — усмехнулся я собственным мыслям, от которых мне стало немного не по себе. — Вот если ты вспомнишь, чем он обосновал свою просьбу, тогда… я расскажу тебе о том, из чего состоит мое любопытство.

— Слушай, а это не может быть как-то связано с убийством, — спросила она со свойственным ей прямодушием.

В этот момент я почему-то подумал о странной прихоти судьбы, приведшей меня в полузабытый уголок студенческих времен спустя столько лет… И повод, обстоятельства — все выглядело, как нелепая декорация пьесы абсурда. Нереальность происходящего, сцепленность деталей, подобная той, что бывает в тяжелых, болезненных кошмарах, та самая пестрая обыденность за окном, которая, кажется, не может относиться к твоей жизни, все это — противоречивый клубок чужого хаоса, и все это — правда. Правда, которая опутывает тебя с леденящим душу спокойствием невидимого, внезапного противника. Я физически ощущал этот пресс, и он казался тем тяжелей, чем миролюбивей выглядела атмосфера вокруг меня.