Мэри Кларк - Кто-то выслеживает. Не плачь, моя красавица

— В переводе это означает: ты теперь ему обязан, — рассуждал Крейг по пути к коттеджу Теда. — Не поймайся на его удочку. Ну, он потерял миллион долларов на этой постановке, а ты-то при чем? Ты четыре миллиона потерял, а уговорил тебя их вложить кто? Он.

— Я вложил деньги, потому что прочел пьесу и увидел, что тот, кто ее написал, очень точно передал образ Лейлы, создал характер, одновременно и забавный, и хрупкий, и капризный, и невыносимый, и симпатичный. Спектакль должен был стать ее триумфом.

— Это была ошибка ценой в четыре миллиона, — вздохнул Крейг. — Извини, Тед, но ты ведь платишь мне за то, чтобы я говорил тебе правду.

Генри Бартлет провел первую половину дня в коттедже у Теда за чтением протоколов предварительного судебного слушания и звонками в свою контору на Пятой авеню.

— Если мы остановимся на версии о временном помешательстве, нам понадобится документация об удачных прецедентах, — распорядился он.

На Бартлете были полотняная рубаха с открытым воротом и широкие шорты цвета хаки. Сагиб, подумал Тед. Наверное, на поле для гольфа надевает бриджи.

Стол был завален бумагами — документами, заметками.

— Помнишь, как Лейла, Элизабет, ты да я играли за этим столиком в «скрэббл»? — спросил Тед у Крейга.

— И вы с Лейлой всегда выигрывали. А Элизабет оказывалась в проигрыше, из-за меня. Лейла смеялась: «Бульдоги не знают грамоты».

— Как это надо понимать? — недоуменно спросил Генри.

— А у Нее были свои прозвища для друзей, — объяснил Крейг. — Меня она звала Бульдожка.

— Не уверен, что мне бы это польстило.

— Польстило бы, да еще как. Если Лейла давала тебе прозвище, значит, ты включался в круг ее ближайших друзей.

Так ли это на самом деле? — думал Тед. Если перебрать прозвища, которые она раздавала, то в каждом оказывается второе значение. Орел, например, — красивая, но хищная птица. Бульдог — крепкая собака, знаменитая к тому же «бульдожьей» хваткой.

— Давайте закажем обед сюда, — сказал Генри. — У нас полно работы, хватит до вечера.

Получив свой сандвич с мясом, дичью и зеленью, Тед стал рассказывать о давешней встрече с Элизабет.

— Так что можете забыть свою вчерашнюю идею, — сказал он Бартлету. — Как я и думал, ничего из этого не получится. Если я допущу возможность того, что все-таки поднялся еще раз в квартиру Лейлы, то после показаний Элизабет мне только останется собирать вещи и отправляться за решетку.

Работы им действительно хватило до самого ужина. Генри растолковывал Теду версию временного помешательства.

— Лейла во всеуслышание объявила, что порывает с вами и что она выходит из спектакля, хотя вы вложили в него четыре миллиона. На следующий день вы пришли к ней мириться. Но она продолжала вас оскорблять и требовать, чтобы вы вместе с ней пили алкогольные напитки.

— Я мог скостить себе налоги на эту сумму.

— Вы это знаете. Я это знаю. Но человек на скамье присяжных, который выплачивает за автомобиль в рассрочку, этого не поймет.

— Нет, я отказываюсь допустить, что так или иначе мог убить Лейлу. Даже слышать об этом не желаю.

Лицо Бартлета побагровело.

— Тед, желательно, чтобы вы не забывали: я пытаюсь вам помочь. Ну хорошо, у вас хватило ума выяснить, какова будет реакция Элизабет Лэнг. Стало быть, такой возможности, что вы опять поднялись к Лейле, мы не допускаем. Но если мы не выдвинем версии о временном помрачении рассудка, нам потребуется опровергнуть показания как Элизабет Лэнг, так и очевидицы. Либо помрачение, либо опровержение. Тогда, может быть, что-то удастся. Я уже вам это говорил.

— Есть еще одна возможность, которую мне хотелось бы исследовать, — включился Крейг. — По поводу так называемой очевидицы мы располагаем сведениями по линии психиатрии. Я предлагал прежнему адвокату Теда приставить к ней сыщика, чтобы попытаться нарисовать более полную картину. Я и теперь думаю, что надо это сделать.

— Мысль правильная. — Глаза Бартлета спрятались под нахмуренными бровями. — Жаль, что ее раньше не осуществили.

Это они обо мне говорят, думал Тед. Обсуждают, что можно и чего нельзя сделать, для того чтобы я остался на свободе. А я… меня будто здесь нет. На него медленно накатил тяжелый, мрачный гнев, ставший теперь словно неотъемлемой чертой его личности. Подмывало вскочить, размахнуться, ударить. Кого ударить? Адвоката, который должен выиграть его процесс? Друга, служившего в последние месяцы его глазами, ушами, голосом? Но я не хочу, чтобы они забирали мою судьбу в свои руки, подумал Тед и ощутил едкую горечь во рту. Мне не в чем их винить, но и положиться на них я не могу тоже. Куда ни поверни, а все остается, как я и думал с самого начала: это мое дело и решение его я должен взять на себя.