Петр Котельников: Детектив без детектива. Автобиографический роман

Путь преступления схематично создается, хотя и окончательно не проявлен Ждет своего момента! Условий! А детектив, его исследующий, должен уловить сознанием своим и схему, и условия и, наконец, все возможности реализации… У преступления один путь, у детектива множество версий… Приходится, перебирая одну за другой, найти ту, которая соответствует реальности.

С чего начать? Вопросов много… Реален лишь один ответ! Начинается время проб и ошибок…

Хотите представить фигуру современного детектива, можете списать ее с методов дознания любой матери: допросы и наказания сливаются в единое целое! Вопросами расследования каждой приходится заниматься ежедневно – поступки детей поражают своей частотой, непредсказуемостью и ложью, рождаемой желанием уйти от самого наказания…

Расследование матери носит поверхностный характер. Важно определить связь ребенка с происшествием. Сама причина – не важна. Выбор наказания зависел от настроения. Ну, скажите, положив руку на сердце, неужели глубже расследования и выводы современного детектива, чем в прошлом были у каждой матери?..

Важно установить связь подозреваемого с происшествием, мотивы преступления оперативного работника не интересуют… Пусть ими занимается следователь!

Но, если мать преследовала цель – уберечь ребенка от возможной в будущем беды, добрыми чувствами руководствуясь, то этого никак не скажешь о детективе современном. Чувств никаких, кроме редко охватывающего охотничьего азарта!

Детектива можно ненавидеть, детектива можно уважать, но любить детектива невозможно!

Я ненавидел мать и любил ее одновременно, чувства эти попеременно возникали в душе моей. Я никогда не делился с матерью своими детскими секретами и переживаниями, зная о том, что она – необъективна, да и хранить секреты ей было трудно. Но было в поведении матери и много положительного. Я рос слишком болезненным, чтобы не отнимать у нее массу времени и внимания. Из детских болезней у меня были почти все: скарлатина, корь, коклюш, ветряная оспа, паротит. Избежал я дифтерии и краснухи. Но зато хорошо запомнил малярию, мучившую меня приступами более трех лет. И мать во время моих болезней не отходила от меня ни на шаг. Я был обязан ей не только рождением, но и самой жизнью! Став взрослым я утратил остатки любви к матери, но она всегда пользовалась моим бесспорным уважением. Я не позволил ее ни разу ни словом, ни действием обидеть. Прошло время – и мать моя умерла… И тут я понял, как ошибался, убеждая себя, что я ее не люблю! Любовь, безграничная любовь бушевала во мне… но было поздно! Я, как врач, знал, что она умирает, но не полагал, что так больна будет ее потеря для души моей!

Это она, будучи сама малограмотной, рано научила меня читать. Уже в пятилетнем возрасте я читал серьезные книги, о которых дети старших классов понятия не имели, поскольку их в школьной программе не было. Причина тому – отсутствие детской литературы в сельской библиотеке… Материально семья никогда не жила богато. Все средства уходили на питание. Одежда на мне и брате моем шилась из поношенных вещей отца. Шила одежду нам мать на ручной швейной машинке. Машинка эта, да охотничье ружье с охотничьими припасами, были самым ценным, чем владела наша семья! Покинув село, мы скитались по стране, часто меняя место жительства, пользуясь наемным жилищем. Просторы такого жилья, как правило, ограничивались одной комнатой и крохотной кухней. Мы радовались и таким условиям, поскольку иногда пользовались амбаром без окон. Пищу в таких случаях мать готовила в котле на треноге, снаружи, вне помещения. Пища попахивала приятным дымком, а мать тряпкой с песком очищала всякий раз котел. Мебели никакой. Мать и отец пользовались кроватью, предоставленной очередной хозяйкой квартиры, мы же с братом и бабушкой спали на полу. Перин и матрасов нам не полагалось. Признаюсь, неудобств тогда я, лежа на разостланном овчинном тулупе или отцовом старом пальто, раскинув во сне руки и ноги, не испытывал.