Николай понял, что сходит с ума от усталости. В голову пришла спасительная мысль о фляжке с бренди, которую он стянул у майора. Привалившись к серому, облепленному лианами стволу, он вынул флягу и приложился к ней. Как ни странно, в голове прояснилось. Он обтер лицо бренди и, с трудом оторвавшись от ствола, заставил себя шагать дальше.
Так прошел первый день пути. Потом был короткий ночной привал и еще один изматывающий переход через джунгли. Николай шел, стараясь ни о чем не думать и сосредоточиться только на том, чтобы вовремя уклоняться от шипов и колючек, не схватить змею вместо ветки и не провалиться в яму. Но избавиться от ощущения, что на них кто-то смотрит из-за ветвей, не удавалось.
Он даже спросил индейца, нет ли за ними погони, не притаились ли здесь, в чаще, его соплеменники? Или, может, ягуар крадется по их следам? Кааш внимательно прислушался, потом оставил его на какое-то время, но, вернувшись, заверил, что погони нет.
Идти стало еще тяжелее. Усталость накапливалась, москиты совершенно распоясались и норовили забиться в глаза, в нос, в рот. Большие попугаи, синие, красные, с пышными длинными хвостами, всколыхивали застоявшийся воздух.
Несколько раз им преграждали дорогу неглубокие мутные ручьи. Прежде чем ступить в воду, Кааш подолгу прощупывал палкой дно. Он объяснил, что в воде могут водиться пираньи, крокодилы и еще какие-то твари, названия которых он произносил, вытаращив глаза от ужаса. Николай тихо крестился: встретиться с крокодилом или анакондой не хотелось.
Теперь он все чаще спрашивал, долго ли им еще идти. Из объяснений индейца выходило, что от силы день. Но в его словах не хватало уверенности, и Николай начал нервничать.
Они шли и шли, а джунглям не было ни конца, ни края. Прошла еще ночь и еще день, а они все шли. Николай стал замечать, что Кааш все чаще останавливается, чтобы свериться с тропой, если так можно назвать направление, которое он выбрал. Николай был совершенно измотан, отчаянно злился и все чаще придирался к индейцу, уже не в силах сдерживать раздражение. Во всем виноват индеец!
— Ты снова сбился с дороги, идиот? — орал Николай без всякого стеснения. — Теперь ты вообще не знаешь куда идти, да? Безмозглая обезьяна!
Кааш плохо понимал по-английски, но о смысле сказанного, безусловно, догадывался. По глазам было видно, что он из последних сил терпит этого белого дьявола, который смеет оскорблять его, чистокровного майя, в его собственных лесах.
Лицо индейца мрачнело, он все чаще огрызался. Николай несколько присмирел и держал пистолет наготове. Оба устали, еды почти не было, привалы становились все длиннее. Наконец к ночи Кааш вынужден был признать, что они заблудились.
Зачем он только выбрал этого мальчишку, этого сопляка? Николай не замечал стекающих по щекам слез. Они сдохнут здесь вдвоем, и даже костей его никто не найдет. Макака краснорожая! Нужно было брать матерого следопыта вроде Кинича или уж сидеть в лагере — нищим, но живым. Зачем он подличал, зачем воровал? Николай вдруг вспомнил о деньгах, которые прихватил вместе с Ах Пучем из ящика Митчелл-Хеджеса, и впервые за эти дни испытал укор совести. Он смотрел в темноту на кроны ненавистных деревьев и думал, как ужасно будет сгинуть в этих дебрях, так и не повидав родных, не простившись с матерью, не попросив прощения у всех. Он плакал, чувствуя, как со слезами уходят последние силы, глотал стоящую комом в горле ненависть к безмозглому Каашу, пока не заснул крепким глубоким сном без кошмаров и сновидений. Как будто не уснул, а провалился на дно бездонного колодца.
Пробуждение было болезненным. Он с трудом разлепил глаза и несколько минут таращился в пустоту, прислушиваясь к ноющему телу. Болела каждая косточка, кожа зудела, живот сводило от голода. Скромные запасы продовольствия, которые он взял с собой, подошли к концу, а раздобыть пищу в глубине джунглей оказалось делом непростым. Кааш удовлетворялся тем, что находил, но Николай всерьез мучился от голода. Он с трудом повернулся на бок и поискал глазами проводника.
То, что он увидел, заставило его вскочить на ноги и забыть о собственном самочувствии. Кааш лежал с раскинутыми в стороны руками, весь в крови, и неподвижно смотрел в небо. Его грудная клетка была разворочена, внутренности выдернуты. Николай зажмурился от ужаса. Его била дрожь.
Стоило ему поднести к лицу руки, чтобы утереть пот, как он увидел, что они по локоть залиты кровью. Кровь впиталась в ткань рукавов, засохла на ладонях, забилась под ногти. Он весь был забрызган кровью! Посреди поляны, измазанный кровью, стоял майяский бог. Николаю показалось, что Ах Пуч улыбается. Он упал без чувств.
Читать дальше