Владимир Колычев: Опущенная

Бастурмин развернулся к ней, наставил на нее револьвер. Настя опустила руку, в которой держала камень. Что-то не было у нее желания получить пулю в живот.

Бастурмин посмотрел на нее, огляделся и недовольно нахмурился. Настя тоже заметила, что Кирпич куда-то делся. Возможно, в ее гараже сейчас шла борьба — между ним и Миколой.

— Я ж тебя, суку, пристрелю! — Гена снова нацелил свой взгляд на нее.

И его палец шевельнулся на спусковом крючке.

— Гена, не надо! — Маша схватила его за руку.

— Отойди! — сквозь зубы процедил Гена.

— Маша, беги! Пока он не убил тебя, как Яну! Пока он не посадил тебя на иглу! Как меня, как Олесю… Это не человек! Это чудовище! — Настя обращалась к девушке, но в бессильной ярости смотрела на Бастурмина.

— Заткнись, тварь! — процедил сквозь зубы Бастурмин.

— Эй!

Настя сначала услышала отца и только затем увидела его. Он стоял с охотничьим ружьем в руках. И целился в Бастурмина.

Тот повернулся к нему, недоуменно вскинул брови. И смело направился к нему.

— Василий Лукьянович! Вам нельзя в тюрьму за убийство!

— Гражданин Бастурмин Геннадий Романович приговаривается к высшей мере наказания! — дрожащим от волнения голосом пробормотал отец.

— Василий Лукьянович! Ну зачем же вы так?

Бастурмин приблизился к отцу на расстояние вытянутой руки. Он уже собирался ударить по ружью, когда громыхнул выстрел.

Выпущенная в упор пуля ударила Бастурмина в грудь, он подался назад, но, как это ни странно, не упал. В ужасе посмотрел на отца, перевел взгляд на Настю.

— Приговор приведен в исполнение! — крикнул отец.

И снова нажал на спуск. Пуля из второго ствола попала преступнику в горло, и он замертво рухнул на землю.

Но рядом с ним лег и отец. Схватился за сердце, опустился на землю.

— Папа!

Настя бросилась к отцу, опустилась перед ним на колени, но тут же вскочила. Надо было срочно бежать за врачом.

Отец схватил ее за руку.

— Стой!.. Уже не успеешь… — пробормотал он.

— Папа, ну что ты такое говоришь?

— Я его осудил… Я должен был его осудить.

Взгляд его затухал, но улыбка становилась все шире.

— Папа!

— И все равно, прости меня, дочка.

Отец вцепился в ее руку, как утопающий за соломинку. Глаза его закрылись, дыхание остановилось. Но улыбка так и осталась на лице.

А к Насте подошел Микола. Живой и невредимый. Но жалкий, потерянный.

— Что нужно делать?

— Где Кирпич? — тихо спросила Настя.

Отца больше нет, но жизнь продолжается, а дружок Бастурмина мог ее оборвать. Если Микола не смог справиться с ним.

— Какой кирпич?

— С которым ты дрался?

— Я ни с кем не дрался… Мне плохо было, я сидел…

Настя посмотрела на него, на отца, на Бастурмина. Заметила и Машу, которая тихо, с бледным видом стояла в сторонке. Столько всего произошло, скольким людям нужна была помощь, а он сидел и ничего не делал.

Настя едва сдержалась, чтобы не наорать на него. Поднялась, направилась к машине, на которой приехал Бастурмин. Там была только Олеся, Настя схватила ее за руку, вытащила из салона.

— Я скажу! Я все расскажу! — отгораживаясь от нее руками, закивала та.

— Конечно, скажешь!

Настя вернулась к телу отца, села перед ним, закрыла лицо руками и разрыдалась. Справедливость восторжествовала. Но почему ей пришлось заплатить за нее такую цену?..

Сева вышел из СИЗО через проходную. Остановился на крыльце, потянулся, мотнул головой, будто стряхивал с нее лагерную пыль.

Настя помахала рукой, стремительным шагом направилась к нему. Сева улыбнулся, рванул к ней.

От него неприятно пахло тюрьмой, но Настю это ничуть не смущало. Она целовала его, наслаждаясь вкусом скисшего табака с его губ.

Олеся дала показания против покойного Бастурмина, дело в отношении Севы прекратили. А сегодня он вышел на свободу. И Настя чувствовала себя самым счастливым человеком на свете. Самым-самым… Она с трудом оторвалась от него.

— А я знал, что ты меня отсюда вытащишь, — улыбнулся он, не отпуская ее от себя.

— Ну, не я тебя отсюда вытащила.

— Да ладно!.. Олесю кто нашел?

— Ее можно было бы и потерять… И если бы не отец…

— Прими мои соболезнования…

— Да, конечно…

— А об Олесе давай не будем. — поморщился Сева.

— Не будем.

— Есть только ты и я, — сказал он.

— Ты, я… и твоя служба, — улыбнулась Настя, глядя на Жильцова, который приближался к ним.

— Ну, здорово, старлей!

Жильцов крепко пожал Севе руку, по-товарищески похлопал по плечу.