Екатерина Лесина: Проклятие двух Мадонн

– Не думаю…

– Не думай, – резко оборвала Татьяна. – Тебя эта история вообще не касается. Я Ольгушку встретила, заплаканную, расстроенную, она тем летом у нас гостила, ну как обычно, только вот плакала редко. Слово за слово… и потом Марта подтвердила, ну я уже говорила про нее. А следом, словно нарочно, Дед приехал с визитом, ну и картины, естественно, притащил… а Любаша возьми вечером да заведи разговор, что их продать надо, что за ними история темная, что зло приносят и что нельзя никого с ними сравнивать, дескать, было уже, что одна из сестер с ума сошла и убила мужа другой. А Дед возьми и скажи, что вина не на безумии, а на человеке, который в руку безумцу нож вложил, использовал чужую болезнь в собственных целях, – Татьяна глубоко вдохнула и закашлялась, кашляла долго, судорожно, цепляясь пальцами за край стола. – В общем, я именно тогда и поняла, что Ольгушка – невменяема, ничего ей за убийство не будет…

– Только убивать она не умела.

– Ну. – Татьяна улыбнулась. – Убивать умеют все, просто признаваться в этом неприлично. А для Ольгушки всего-то и надо было, что мотив подобрать… например, убрать отражение. Марта сама помогала, материлась, обзывала, угрожала сдать сестру в психушку.

– Ты Марте руки связала?

– Я. Она приехала с новой партией товара, белый-белый порошок для лампы, на которую слетаются безумные мотыльки… красивый образ, правда? Я раньше стихи пыталась писать, но теперь рифмы ускользают, теряются, вот только и осталось, что образы. Пакетики на столе, немного, но за каждым будут мои руки, а я больше не хотела… Марта повернулась спиной, и я ударила, пепельницей по голове, а потом веревка, стащить в машину и на болото. И Ольгушку позвать. Ольгушка боялась ножа… а Марта очнулась и начала обзываться. Сама виновата. И почему ее нашли? Надо было в озеро, но я побоялась тащить тело, а с Ольгушкой истерика приключилась, решила, глупенькая, что сама скоро умрет. Мадонн-то две… а я ей сказала, что теперь я буду ее сестрой, но главное – хранить наш секрет. Нашу большую совместную тайну.

– И не страшно было, что выдаст?

– А кто ей поверил бы? – Татьяна отерла лицо ладонями. – Бедная безумная Ольгушка, фантазерка и мечтательница, обитающая в стране собственных грез… ей было хорошо там. А потом нашли Марту, и появилась ты.

Появилась. Заключила сделку, потом еще одну и еще… сделка – вещь привычная и понятная, а в результате вышло, что странное Ольгушкино предсказание о собственной смерти сбылось. Хотя, кто знает, возможно, она и умерла, чтобы сбылось.

– Я устала. – Татьяна говорила тихо, почти шепотом. – Мне не хотелось ввязываться в эту возню с наследством, я вообще не хотела приезжать, но она позвонила… да и с Любашей нехорошо получилось. Васька, скотина, опять за свое принялся, заняться ему нечем, видите ли, было, кроме как Ольгушку соблазнять… ну Любаша ненароком и увидела сцену из романа.

– И Ольгушка решила устранить свидетеля?

– Свидетеля? – Тень улыбки на лице. – Скорее, человека, который мог причинить ей боль, вероятно, Васька ляпнул что-то про то, что Любаша непременно всем расскажет об увиденном. Ну Ольгушка и поспешила решить проблему.

– Камнем по голове?

– Это ее логика, не моя… нож принесла, сказала, что тебе его подложила. Идиотское решение, ты же сразу догадалась, откуда он, но промолчала. Почему? – За вопросом слабая искра интереса, адвокат тоже повернул голову в мою сторону, взгляд его выражает неприязнь, наверное, оттого что дома спать удобнее, а он вынужден сидеть, присутствовать при этом разговоре-покаянии.

Не дождавшись ответа, Татьяна продолжает:

– Любашина кровь на нее плохо подействовала, как-то извратила сознание, Ольгушка вдруг вспомнила о Марте, целый год тихо было, спокойно, а тут сны сниться начали, будто Марта ее зовет, и снова Дед с его картинами. – Татьянина ладонь скользит по столу, то ли гладит, то ли пытается стереть прикосновением царапины. – Ольгушка пробиралась в кабинет, сидела там, разглядывала, а потом приходила и рассказывала мне, что Марте одной плохо, одиноко, что она скучает по сестричке. А у меня проблемы с деньгами, я вылечиться хочу, а их нет… и признаться никак, на всю жизнь в психушку упекли бы… Дед тебе ожерелье подарил, жемчуг, красивый, дорогой, а мне за клинику заплатить нечем. И Ольгушка из-под контроля выходит.

– Ты решила убить Деда?

– Да. Что-нибудь он бы мне оставил, я надеялась, этого хватит на лечение, мне бы только выкарабкаться, а дальше сама… ты ведь понимаешь, ты ведь сама выползала из дерьма и выползла. И у меня бы получилось… – Снова вдох и снова кашель. Сжатые в кулак руки, воспаленные сосуды глаз и черные луны зрачков. – Только Дед – не Марта, не вышло бы в наручниках и в лес, зато сердце слабое, я и велела Ольгушке в его флягу пару доз сыпануть. Он всегда, когда приезжал, в кабинете работал, ну и про заначку свою, естественно, не забывал.