Елена Арсеньева - Рецепт Екатерины Медичи

Марика с застывшей улыбкой делает шаг вперед. С некоторых не столь давних пор она просто физически не может слышать слов «медиум», «медиатор»…

И в это время происходит вот что. Анне Краус, которой надоело изображать манекен в витрине, предмет всеобщего патологического любопытства, решает как можно скорей ответить на вопросы гостей и уехать домой. Ужин не предвидится, вина она не пьет, веселиться нет настроения… Побыстрее сыграть свою роль пифии, вещей сивиллы, отработать гонорар в виде хвалебной газетной статьи, которую напишет завтра в «Дойче альгемайне цайтунг» нарочно приглашенный журналист, любовник хозяйки, — и забыть об этой пустенькой вечеринке.

— Господа, если у вас есть фотографии близких, о судьбах которых вы ничего не знаете, — прошу показать мне, — говорит Анне Краус. — Быть может, я сумею как-то утешить вас.

Наступает заминка. Как всегда в таких случаях, все робеют, стесняются, никто не решается быть первым. Несколько человек даже отступают от Анне, словно ни за что не желая заглянуть в тайну. И внезапно Марика оказывается с нею лицом к лицу.

У нее есть фотография Бальдра, но внезапно Марика теряет охоту показывать ее Анне. Вдруг она воскликнет: «О, да ведь это знаменитый Бальдр фон Сакс!» И потом сообщит во всеуслышание печальную историю их с Марикой разбившейся любви, напророчив окончательный разрыв. Нет, Марика не хочет слышать ничего дурного! Кроме того, она себя знает, и знает, какую власть имеют над ней мрачные пророчества… Да она просто изведется от безнадежности! Пока надежда жива — пусть она, надежда, живет. Однако все же не мешает пророчицу проверить… Ведь у Марики в сумке лежит еще одна фотография! В свое портмоне с деньгами и документами она положила снимок, найденный во дворе Лотты… И сейчас она щелкает замочком сумочки, вынимает портмоне, достает из него обгорелый по краям снимок.

Анне Краус берет его в руки — и рот ее начинает странно подергиваться. Она смотрит в лицо Марики, глубокая печаль затуманивает ее глаза.

— Этот красивый юноша, — говорит она, указывая на Пауля Шаттена, — находится в опасности. Он на краю гибели, потому что слишком близко общается с человеком, который одержим идеей уничтожения других людей. Конечно, этот человек некогда спас ему жизнь, но теперь он может стать причиной его гибели. Единственное средство спасения для него — разорвать губительную связь и немедленно уехать. И то я не уверена, что еще можно успеть. Но попытаться все же стоит. Вы должны его предупредить!

Анне настойчиво смотрит на Марику и возвращает ей фотографию.

— Нет, погодите, — отстраняет ее руку Марика. — Вы ничего не сказали о судьбах двух других людей!

— Что же я могу сказать, если они мертвы, и вам это прекрасно известно? — пожимает плечами Анне Краус.

Марика берет снимок из ее пальцев (чудится, оплавленные края фотографии раскалены, жгут ей руки!) и немедленно уходит. Потрясенная Урсула, свидетельница этой сцены, даже не пытается ее удержать, такое у нее лицо…

Еще светло, небо медленно золотится в лучах заходящего солнца, тепло. Чудесный в этом году сентябрь! Марика медленно идет по Савиньиплац. Ее не раз обгоняют свободные машины, кое-кто из водителей сигналит, ничего не имея против того, чтобы подвезти такую хорошенькую и так элегантно (хотя, может быть, и самую чуточку мрачновато) одетую девушку. Но Марика ничего не слышит и не видит вокруг себя.

Анне Краус… Нет, не зря ей верят, как богу. Непостижимым образом она угадала судьбу Лотты и Вернера, непостижимым образом угадала, что Марике известна их участь. Значит, надо верить и ее пророчеству насчет Пауля Шаттена.

Кто же такой тот человек, который одержим идеей уничтожения других людей? А что, если… А что, если это Хорстер?

Не столь уж бредовая идея. Если Хорстера знал Вернер, почему и Пауль не может быть с ним знаком? А может быть, это Торнберг? Уж кто-кто, а Торнберг наверняка в курсе подпольной деятельности Пауля — так же, как он в курсе дел Ники, Алекса и прочих мальчишек и девчонок, упоенно играющих в шпионов. Но… Он давно осведомлен об их деятельности, хоть и неведомо, каким образом. И давным-давно донес бы на них на всех, если бы хотел. Для него информация о человеке — лишь средство этим человеком управлять. Торнберг помешан на своих дурацких, жестоких, губительных опытах. Подпольная деятельность его нисколько не волнует.

Другое дело — Хорстер. Друг бригадефюрера СС Шталера, фанатик, нацист, оголтелый фашист. Такой же Blutsauger, как и вся эта свора.