Алексей Комов: Ушла из дома и не вернулась…

Жданов изучающе взглянул на задержанного. Пес его изучал уже давно, с явным профессиональным интересом и очевидным нетерпением ожидая команды от своего хозяина.

Последнее, пожалуй, было убедительней всего.

– Я нет… Я что… – мой «бодливый» быстро вскакивает и, косясь на собаку, начинает отряхиваться. – Я сам в милицию шел… Меня ограбили…

– Где?

– Тут.

– Где тут?

– В троллейбусе. Вон в том. Четвертом отсюда.

– Ты чего же, в нем ехал что ли? – мрачно спрашивает Леха, удерживая глухо ворчащего кобеля.

– Нет, я из кафе шел.

Интересно. Надо думать, мальчонка не врет.

– Как зовут?

– Не знаю.

– Как это не знаешь. Имя свое забыл?

– Я думал вы про тех… Виктор Сухоруков. Я на третьем курсе института связи учусь…

– В каком кафе был? – такого пострадавшего «раскручивать» не надо. Только останавливай вовремя.

– В «Ровесниках».

– С кем?

– Один. Хотел разрядиться.

– Возвращался тоже в одиночестве?

– Нет… – смутился он. – Я там с девушками познакомился…

– Вместе с ними шли?

– Да.

– Одна девушка в синем платье в горошек с белой кокеткой? Белая сумка, зовут Светлана? Так? Не знаю, какой бес потянул меня за язык. Фактов практически нет. Но я уверен – угадал!

– Она уже заявила?

Почему у него такой испуганный вид?

– О чем заявила? – я резко разворачиваю Сухорукова лицом к себе. Пес угрожающе рычит.

– Я не мог, я ничего не мог. Пустите меня, – вырывается он. – Нас потащили в разные стороны, Саша пропал…

Прихватываю сильнее, не обращая внимания на то, что куртка его сырая и грязная.

– Кто пропал? Что ты не мог? Говори яснее!

Он мотает головой и всхлипывает. Совершенно обалдел от страха.

– Поедешь с нами.

– Зачем? – вздрагивает он.

– Ты же шел в милицию? Там и поговорим, – мрачно обещаю я, – Здесь тебя обстановка смущает.

– Не смущает… Подошли к троллейбусам… Тут они… Сашка в сторону, а мы попались. Я пытался… Но меня потащили…

– Кто? Куда?

– Я же говорил, в троллейбус. Кажется, четвертый отсюда.

– Это тебя, а Светлану?!

– Тоже, кажется. Потом кричали. Она, по-моему.

– Какой троллейбус, вспомни.

– Где-то в середине.

– Пошли, покажешь.

Тащу его за собой. Он бежит плохо, едва переставляя ноги. Здорово накачался коктейлями.

– Здесь где-то, – задыхаясь, говорит Сухоруков.

– Точно?

– Кажется, – тянет не слишком уверенно. Если ошибся, будем осматривать все машины, искать следы.

Только два троллейбуса стоят с открытыми «гармошками» дверей. Понятно, что преступники могли и закрыть их за собой. Но начнем, все же, с этих.

Луч фонарика выхватывает на полу всякий мусор: билетики, конфетные обертки, веточки, застрявшую в решетке новенькую копейку. Поленились, очевидно, подмести с вечера салон. А мне возись. Не верю, что сразу повезет. По закону подлости, если и отыщем, то в самой последней машине. Сколько раз так было.

Неожиданно замечаю матовый блеск хорошей книги под одним из сидений. Почудилось? Снова веду лучом фонаря туда. Наклоняюсь. Записная книжка на молнии. Большая, красивая. Потерял кто-то? Возьмем осторожно, чтобы эксперт потом не ворчал на меня, когда будет снимать отпечатки пальцев. Тихо потянув замочек, откроем.

Пока везет. Внутри паспорт. Новенький. Обложка без единой царапины. Раскрываю. На первой странице аккуратным почерком написано: «Горяева Светлана Игоревна» .

Фотография? Это лицо я только что видел в «скорой».

Не сработал сегодня закон подлости. Иногда так бывает…

Как это можно? Как? Ее нежное тельце, мягкая кожа и вдруг страшная рана, кровь, грязь. Нет, нет здесь что-то не так, такого просто нельзя представить. У кого только поднялась рука?!.. Нож… Какой ужас!

… Почему мы так медленно едем? Кому понадобилось делать Москву такой огромной?! Пока до больницы доберешься, уже не останется сил.

Сколько раз я ей говорила, успеешь навеселиться, будь осторожна в выборе знакомых. Нет, она все хочет делать по-своему, всегда и во всем понимает больше других. То, что я прожила столько лет на свете, во внимание не принимает. И друзья у нее… Да, собственно, я и не знаю, кто у нее друзья. С матерью делиться не хочет. Дерзит. Попробовала бы я в ее возрасте так ответить матери, она бы мне такое устроила.

Но ведь я к ней с любовью, пытаюсь понять, убедить. Разве так чего-нибудь добьешься? Самостоятельности ищет… Доискалась…

…О чем это я? О чем? При чем тут воспитание? Какая ерунда. Девочка в беде, ее надо спасать, закрыть собой от всего. Лучше бы со мной такое, какая же я дура, пусть делает все, все лишь бы была жива и здорова. Всю себя я готова отдать по кусочкам, лишь бы обошлось. И кровь моя не подходит. У нее отцовская группа.