Александр Чернов: Я - Джек Потрошитель?

"Шла бы ты со своими сенсациями!.." — психанул я в душе, однако выпятил нижнюю губу, якобы подумал, и сделал вид, будто заинтересовался.

— Ну?

Слегка возбужденная, Таня встала с коленей и сказала голосом старой интриганки:

— Идем со мной!

Я уныло взглянул на часы: время позднее, а на моем счету еще ни одного поцелуя, и без особой охоты поплелся за девушкой в прихожую. Мы прошли мимо спальни в коридор, и Таня толкнула дверь с изображением чернильного прибора и пера на стекле. Вспыхнул свет — мы очутились в кабинете с затхлым воздухом и старомодной мебелью. Сразу у стены стоял кожаный диван с откидными валиками, к окну приклеился массивный письменный стол со столешницей, обитой дерматином, возле него — два кожаных кресла с никелированными ножками и подлокотниками — все доисторическая рухлядь. Современными выглядели книжные стеллажи, которыми сверху донизу были заняты две противоположные стены. На них теснились книги, большинство — опять-таки в кожаных переплетах. Кожаная комната какая-то.

— Кабинет моего отца, — сказала Таня, когда я огляделся.

— Кстати, где он?.. Ты еще ничего не говорила о своем родителе.

На лицо Тани наплыла тень.

— Не так давно папа умер, — ответила она грустно.

— Прости за бестактность, но я не знал.

— Девушка проследила мой взгляд, промолвила, глядя на большую фотографию, что стояла на столе:

— Слева — мой папа, справа — его близкий друг.

Танин отец, седовласый мужчина лет шестидесяти, показался мне человеком гордым, умным, значительным. Его товарищ, судя по всему, ровесник, с аккуратной бородкой под Николая II, так же производил впечатление незаурядной личности. — "Старая гвардия" — окрестил я их, но в хорошем смысле слова.

— Поздний ребенок? я сел на диван — пружины хрястнули и больно вцепились в тело.

— Для папы, может быть. Я родилась, когда ему было сорок лет, маме в то время исполнилось только двадцать.

— Я тоже не из ранних. Мои родители произвели меня на свет, когда им стукнуло по тридцать три. Впрочем, не покажусь оригинальным, если скажу, что для мужчины и пятьдесят еще не возраст.

— А между мной, мамой и папой разница в годах ровно в два десятка.

— Магическое число, коль получилась такая прелестная девочка.

Таня обольстительно улыбнулась. У некоторых женщин кокетство бывает тяжеловесным и зачастую переходит в жеманство. У Тани же все движения тела, лица — и хотелось бы думать, души — были просты и естественны, как у непорочного ребенка. Я млел, когда мягкий локон челки падал ей на ресницы, и Таня по привычке смаргивала его. Подмигивание получалось умилительным.

Девушка подошла к стеллажам по правую сторону кабинета и, встав на носочки, потянулась к одной из книжных полок. Короткий халатик задрался на немыслимую высоту, оголив два полумесяца, сводящих с ума ягодиц и узкую, в один сантиметр, полоску бикини между ними. Глаза у меня стали в два раза больше обычного. Застарелая болезнь опять дала о себе знать, горячим потоком затопила пространство от живота и ниже… Я крепче сжал сладко нывшие бедра и, как неисправный пылесос, стал с шумом втягивать воздух.

— Проклятый тайник, никак не выдвигается! — Таня неистово дергала облицовочную планку книжной полки.

Намертво примагниченный взгляд не отрывался от двух полушарий.

— А?

— Тайник, говорю, не выдвигается, — Таня повернулась ко мне. — Помоги! — Когти дивана нехотя отпустили мои истерзанные бедра, я подковылял. — Возьмись за эту дощечку и потяни на себя, — сказала девушка. — Она должна выезжать.

— Со словом "тайник" у меня ассоциируется нечто такое, — я вырубил в воздухе квадрат, — ковер или картина, за ней массивная дверца… А ты так высокопарно: "тайник" о ящике без ручек.

— Такой тайник хорош для замка дворца или на худой конец, виллы, где стены толщиной не менее полуметра. В современных панельных домах с десятисантиметровыми стенами можно только устроить дверцу от сейфа.

Таня нашарила что-то в ящике и извлекла папку-скоросшиватель синего цвета. В ней была аккуратно подшита толстая кипа бумаг.

— Это и есть твоя сенсация? — заигрывая, я попытался отнять папку. Мы вновь затеяли бой, в котором одна сторона была атакующая, другая — обороняющаяся. — Покажи…

— Не-а… — достигнув стола, девушка присела на столешницу, болтая ногой. — Между прочим, эта папка дорого стоит. Ты один не разберешься в этих бумагах. Необходимо предисловие.

— Я понимаю, — обхватив руками хрупкий стан, я крепко прижал Таню к себе, приблизил к ней лицо и застонал от наслаждения.