Алексей Котрунцев - Последний грех

Кабанов открыл глаза. Плакать, пусть даже мысленно, он не умел. Но Альберта было жаль. По-настоящему, жаль. Дружба, бизнес и, самое главное, общие скелеты — их связывало многое.

В 89-м Толик вернулся из армии. Слава Богу, сам и на своих двоих. Ведь из солнечного, но не приветливого Афганистана, тогда возвращались не все. Ему повезло. Учебка, готовившая пушечное мясо, смышленых сержантов оставляла себе. Толик был смышленым. Что, впрочем, спокойной жизни не гарантировало. Страх оказаться по ту сторону перевала преследовал всю срочку. Толик ждал, что когда-нибудь ему зачитают приказ, посадят на борт и отправят в Кандагар. Не будучи на войне, он жил ею. Рассказы, побывавших там, наполнили душу страхом, который, как ржа железо, немолимо разъедал ее.

А пацаны, только надевшие форму, страха не имели — им было даже интересно заглянуть в тот, совсем другой мир. Происходящее для них каалось игрой, данностью, которую нужно просто принять. И только там — в Афгане они понимали, что данность эта равносильна гибели. Их молодых и глупых здесь резали, стреляли и взрывали. За что?! Какой такой долг они могли взять у страны, чтобы расплачиваться за него своей жизнью?! Замполит объяснял, что интернациональный.

Когда партия объявила о выводе, Толику оставалось чуть больше месяца. Можно было расслабиться. Но получилось только в дембельском вагоне, да и то после литра водки. Разнаряженный, словно павлин, с гусарским аксельбантом и беретом на макушке, Толик спрыгнул с подножки поезда и осмотрелся. Казанский ничуть не изменился: суета, гвалт, люди с чемоданами. Вдохнув полной грудью, он подхватил дипломат и пошел на электричку. До родного Подольска оставалось пара часов.

Свернув во двор, он увидел в беседке странное зрелище. Незнакомые парни мерили сантиметром бицепс. Подойдя поближе, Толик с удивлением узнал в этих мускулистых амбалах — салаг, младших братьев его друзей. Правда, теперь они больше походили на младших братьев Шварценеггера. Вчерашние салабоны весили больше сотни, имели бычью шею и громадный бицепс. Толик остолбенел. Конечно, он слышал о, набиравших на гражданке популярность, культуризме и карате, но не думал, что это уже реальность новой жизни. В лексиконе, окруживших его, крепышей то и дело проскальзывали незнакомые слова: метан, маваш, нунчаки. Словно житель глухой деревни, Толик пытался угадать их смысл. Спросить было неловко — салабоны могли засмеять. И тут же в довесок летели новые — бригада, ракетчики, быки. Знакомые по произношению, по смыслу слова значили другое. Только что?! Теперь у него было время все осмыслить.

И Толик осмыслил. Слова, мысли, суть. Бицепсы и бычьи шеи нужны были не для спорта. Подольск, Люберцы, Балашиха, Долгопрудный — крепкие парни из Подмосковья регулярно наезжали в Белокаменную. Самоутверждение проходило через кровь. Поддавшись всеобщему настрою, Толик тоже пришел в качалку. Попробовал — понравилось. Он и в армии не был стройным кипарисом, а здесь и вовсе: тело разнесло, как на дрожжах. До одури поднимая, приседая и качая, из подвальной тренажерки он едва доползал до родной хрущобы и забывался на уже узкой ему кровати. Плечи с трудом пролазили в дверной проем, а рука и вовсе напоминала трехлитровую банку. Видя, как набирает ширину ее Толик, мать недоуменно вздыхала.

— Толик, не гонись ты за мускулами. Лучше об учебе подумай. Да и на работу хорошую надо устраиваться.

Хорошая работа в материнском понимании сводилась к восьмичасовому стоянию у станка и зарплате в двести пятьдесят рублей. Но Толик только отнекивался: «Мам, еще немного отдохну и обязательно». Но отдых все не кончался. Он уже бывал на стрелках, выбивал долги и бомбил кооператоров. И это было только начало. Новая жизнь заводила, и Толик превращался в героя своего времени. Как-то за один вечер в его кармане осело триста восемьдесят рублей. Для него это были деньги. Он купил себе варенки, кроссовки Adidas и майку с изображением Арнольда. Братва прикид оценила, Толик стал правильным пацаном.

Отрезвление пришло позже. Приехав в очередной раз на стрелку, Толины кореша напоролись на засаду. Три десятка с арматурой, цепями и ножами против восьмерых здоровых, но все-таки безоружных. Результат был предсказуем: двое оказались в морге, трое — в реанимации, остальные — в камере ИВС. Конечно, потом были новые стрелки, разборки и даже компенсации, но оборванные жизни компенсировать ничем уже было нельзя. К тому же, как регулярно слышал Кабанов, за такие подвиги светило не только перо люберов или цепь рокеров, но и зона. Реальный срок в семь, десять, а то и двенадцать лет. Кое-кто уже сел.