Глумится, подонок. И я у него в руках - мелькнуло в смятенных мыслях неловко, вполоборота стоявшего на ступеньках Юрия Анатольевича. Никто не поверит, что это просто был пьяный разговор со случайным собеседником, в грязной вокзальной закусочной. Заказное убийство припишут - и ничего не докажешь...
Но и эти безумные, обрывочные мысли отлетели, когда заметил он в руке незнакомца нож - а может, и показалось, будто лезвие блеснуло, поручится он бы не мог. Но дай он себе секунду на размышление - по-другому бы все вышло, и, может быть, он, а не подонок этот скатился бы по ступенькам в темную пропасть, и решетка бы лязгнула не под его рукой, а тот бы её закрыл... Секунды этой, слава Богу, не нашлось, не стал он дожидаться удара, бросился на противника первым, из самой невыгодной позиции - снизу. В два невероятных прыжка одолел разделявшее их пространство, вскрикнул дико, как кричат каратисты перед схваткой, - откуда что взялось, он и в юные-то годы никогда не дрался, не то чтобы восточными единоборствами заниматься. А тут, очутившись перед стоявшим наверху, продолжая движение, навалился всем своим весом, сшиб с ног, толкнул одной вытянутой вперед ладонью в грудь, а второй попал в невидимое лицо. Тот то ли растерялся, то ли в прямом смысле руки оказались коротки - но рухнул навзничь, стукнувшись затылком о бетонный пол - звук был такой, будто арбуз раскололся. Подстегнутый этим страшным звуком, Юрий Анатольевич рванулся вверх, перескочил через упавшего споткнулся об него, но удержался на ногах, и очутился на лестничной клетке возле распахнутой решетки.
То, что он сделал потом, сам себе объяснить бы не смог, как, впрочем, и этот свой внезапно вырвавшийся из глотки вопль, и гигантский прыжок вверх по лестнице. Будто кто-то другой совершал за него эти не свойственные ему действия. Но и дальше тоже... Нагнувшись, Юрий Анатольевич без особого, как ему показалось, труда приподнял упавшего и резким движением сбросил вниз в подвал. Постоял, не разгибаясь, прислушиваясь, как медленно, но непрерывно пересчитывает ступени падающее тело - звук потерялся где-то в глубине, должно быть, у самого подножья лестницы. Наконец, выпрямился, подобрал с полу брошенную раньше проволоку, водрузил на место решетку и, стараясь не заглядывать в клубившуюся за ней тьму, аккуратно продел концы проволоки в петли отсутствующего замка и тщательно закрутил, замотал, привел все в прежний вид. А вслед за тем вышел в пустынный двор, пересек его и через несколько минут был уже дома...
- Ну, как там безутешный вдовец? - осведомился следователь Пальников у красивой секретарши Лизы. Как-то так получилось, что они продолжали встречаться, то ли по ходу следствия, то ли просто так, по взаимной склонности, хотя, случалось, сильно друг друга рздражали. Лизина прямолинейность была из ряда вон, и Паша нередко задавал себе вопрос, смог бы он влюбиться в женщину, которая вечно норовит всю правду выложить. О тебе. О себе. О каждом.
Всякий раз, выслушав беспощадно правдивую фразу вроде того, что, вот, мол, какая она, Лиза, дура, упустила Гришку, сидела бы сейчас в Аргентине, в Рио-де-Жанейро (в Буэнос-Айресе, мысленно поправил Паша), а не в этой пыльной и грязной дыре - российской столице, Павел говорил себе: конечно, дура, ещё и хамка, беспросветно темная, к тому же. Сейчас допьем кофе, мороженое доедим (другого угощения Лиза не признавала) - и по домам, и довольно с него. Но стоило дуре и хамке через пару дней позвонить - и он летел на рандеву, будто бабочка в огонь, и вопрос о том, может или не может он влюбиться в столь чуждое ему существо, снова повисал в воздухе. Да, красота - это страшная сила, как говаривала великая Фаина Раневская в старом-престаром фильме "Весна"... А Лиза в самом деле хороша была несказанно, напоминая всем обликом - те же безупречные черты и линии, нежные, будто восковые краски - юных японок, украшающих собою настенные календари. Только те кокетливы, манящи и загадочны, российская же их подружка этих достоинств начисто лишена. Взгляд ясных, великолепно от природы оттушеванных глаз не затуманится, не позовет безмолвно "иди ко мне", а ведь это умеют девушки куда менее красивые. И в улыбке никакой тайны - холодна и часто насмешлива, а уж откроет красавица рот, если, не дай Бог, разгневать, - святых выноси...
Недаром же у Павла соперников нет - если не считать тех, что на его спутницу на улице оборачиваются. Но и его - единственного на данный момент вздыхателя (ему, впрочем, все ещё приходилось считать их отношения чисто деловыми) не слишком ценит эта Лиза, которой Бог будто в насмешку подарил внешность кинозвезды, а ум и характер малообразованной, не слишком интеллигентной подмосковной девчонки.
Читать дальше