Ильдар Абузяров - Мутабор

– Ну, давай же, милый, думай и сублимируйся, – нервно ходила Катя по комнате. Несколько раз она выходила в общий коридор. Кажется, ее очень сильно волновала и заводила тайна шахмат. Она так переживала, что все это время не просила ни есть, ни пить. И туалет, кажется, нашла сама.

– Смотри, – заметила Катя однажды, вернувшись в комнату и встав у постера, висевшего на стене, – карта на шахматной доске очень похожа на эту географическую карту.

– Действительно, – перевел я взгляд с доски на карту, прикрепленную над кроватью Мухетдина, прежде чем снова нырнуть с головой в задачку, – точь-в-точь карта Кашевара.

Мой приятель Муха очень сильно переживал за судьбу Кашевара. За экономику и политику. Что называется, патриот. Он даже каждую субботу ходил в интернет-кафе и читал электронные новости. И карту с флагом он повесил на стене, чтобы, по его словам, никогда не забывать о родине.

Несколько раз, утомленный задачей, я тянулся за поддержкой и лаской к Кате, но она ловко увертывалась.

– Нет-нет-нет. Сначала реши, а потом победителя ждет достойная награда. Обещаю осыпать тебя поцелуями с ног до головы. Я знаю, для вас, мужчин, это лучший стимул.

И вот спустя шесть часов мне удалось решить задачку. Я расставил фигурки так, что тринадцать ферзей не поражали друг дружку и одиннадцать коней. И нашел ту точку, которую поражали четыре ферзя и один конь, и то если его поставить в нужную позицию.

– Ты гений, – бросилась мне на шею Кэт, – я уверена, ты гений! Не зря я в тебя все это время верила!

Она буквально расцеловала меня в губы, лоб, шею.

– Ну-ну, – обнял я ее, пытаясь на ходу перехватить град поцелуев.

А когда я стянул с нее одежду и излил свою страсть, а потом начал нежно гладить ее тело, то обнаружил на нем новые шрамы.

– Ты ездила на дачу? – спросил я.

– Нет, с чего ты взял?

– Да так, – вздохнул я.

Эти шрамы тут же спроецировались на мое сердце, и теперь оно ныло от боли.

Мне было так плохо, что я долго не мог уснуть. Ночью я даже встал, чтобы выйти покурить на балкон. Я не курил, но так говорил мой приятель Мухетдин.

– Ты куда? – тут же встрепенулась заснувшая было Кэт.

– Пойду на общий балкон, подышу свежим воздухом!

– Обещай, что не оставишь меня ни сегодня и никогда, – приподнялась она на локте. – Мне это очень необходимо.

– Почему? – удивился я. – Откуда такая нежность?

– Просто мне с тобой очень хорошо, – промурлыкала Кэт. – Так хорошо мне еще ни с кем не было.

Выйдя на балкон, я долго смотрел на звезды. На созвездие Скорпиона, Большую и Малую Медведицу. Не знаю, почему, но от последних слов Кати у меня немного отлегло от сердца. Я задрал голову и увидел, как конь Пегас выкинул передние ноги, расправил крылья и вытянул шею. Большой Конь – Аль-фарас Аль-азам – мчался на полном ходу к своей мечте. В ночном небе мерцали Маркаб, Шат, Альгениб – пупок, плечо, повозка или седло коня. И где-то там же, среди них, была и моя звезда.

– Здесь пиво, – шепнул Фахад после того, как бармен поставил на столешницу две гигантские кружки, – разбавляется красным вином и белым димедролом. Заметьте, это убогое, в виде грубого конуса кружки заведение находится у подножия ажурного белокаменного дворца эмира, что напоминает своим воздушным изяществом саму пену пивную.

– Почему его не снесут? – спросил Омар, сглотнув изрядную порцию слюней вперемешку с пеной с рельефных краев кружки и растрескавшихся от жажды губ. – Трудно представить, что под стенами цитадели и резиденции верховного правителя и главнокомандующего может находиться такая забегаловка-блеваловка. Почему эмир не уберет ее из центра, ведь она портит вид всего ансамбля? Тем более она находится напротив мечети, построенной в честь защитников города.

– Мы и сами удивляемся, – развел руками Фахад, – но ходят слухи, что эмир не сносит это здание лишь потому, что оно напоминает ему о годах студенческой юности и братских посиделках в этой дешевой, доступной студентам забегаловке. Впрочем, вам лучше спросить об этом бармена Ракина. Сколько себя помню, он здесь работает. Возможно, он застал еще те благословенные для Кашевара времена. Я же пока пойду и солью из своих «набухших почек» лишнюю жидкость.

– Это правда? – с любопытством повернулся Омар к Ракину, как только филателист занял очередь отлить к «Тайницкому ключу».