Ричард Старк - В колыбели с голодной крысой

- Слушаю вас.

Мне надо было во что бы то ни стало войти в дом. Не было смысла затевать скандал в отсутствие Сондры. Как можно спокойнее я сказал:

- Сондра дома?

- Представьтесь, пожалуйста?

Мы с Сондрой имели две точки соприкосновения. Я выбрал самую безобидную.

- Я ее соученик, - ответил я, но не смог удержаться и добавил:

- Пол Стендиш.

К моему удивлению, моя фамилия ей ничего не говорила. Возможно, она не читала журналистских изысков своей дочери, если только это действительно была миссис Леонард Флейш, мать Сондры, но я решил, она ею как раз и являлась. Она сердечно улыбнулась мне и отворила внутреннюю дверь.

- Входите. Сондра как раз вернулась с работы.

- Спасибо. - Я шагнул через порог и показал ей газету. - Я прочел кое-что, написанное ею.

- Она прекрасно пишет, не так ли? - уверенно сказала мать Сондры.

- Вы абсолютно правы, - подтвердил я.

- Подождите, пожалуйста, в гостиной... Я скажу Сондре, что вы пришли. Пройдите сюда. Вас зовут Пол?

- Совершенно верно. Пол Стендиш. Спасибо.

Я прошел в гостиную, огромную комнату с эркерами по обе стороны. Стены были украшены лепниной и антикварными безделушками, а справа в стене была закрытая раздвижная дверь. Тяжелые бордовые драпировки с потолка до пола висели по бокам окон, а на полу лежал весьма аляповатый темный персидский ковер. Но мебель была современная, из пенорезины бежевого цвета с прямыми черными металлическими ножками. Какой бы ни была первоначальная меблировка этой комнаты, соответствующая ее стилю, она была убрана прочь и заменена этой хлипкой, лишенной какого-либо стиля дешевкой. Любой предмет этой обстановки выглядел бы прекрасно в офисе Уолтера, точно так же, как его шкаф с трофеями оказался бы здесь вполне на месте, скажем в простенке между окнами.

Я не стал садиться. Я стоял посреди комнаты лицом к входу, где с минуты на минуту должна была появиться Сондра.

Но она вошла с другой стороны, через раздвижные двери. Они плавно разъехались, и она предстала передо мной, подобно загадочному персонажу Орсона Уэллса в женском варианте. Если я рассчитывал на виноватое смущение, или на горячее опровержение, или на лихорадочные попытки объясниться, или на молчаливый вызов, или на ледяную отчужденность - если я ожидал чего-либо в этом духе, я ошибался. Несколько секунд она стояла в удивлении - стройная, по-лисьи грациозная фигура в обрамлении дверей, за которые она продолжала держаться. Она слегка наклонила голову, улыбнувшись мне и сверкнув глазами сквозь полуопущенные ресницы. Затем голосом, который она с трудом контролировала, прошептала:

- Что ты об этом думаешь?

Ну, теперь я мог дать волю своим чувствам.

- Ты, порочная девчонка! Ты, бессовестная лгунья...

- Ш-ш-ш! Ш-ш-ш! - Она простерла ко мне сложенные лодочкой руки и прошептала:

- Не кричи так громко, а то папа прибежит. - И закрыла раздвижные двери.

Я набрал воздуха в легкие и продолжал:

- Ты, эгоистичная выскочка! Ты, двуличная тварь! Ты, неграмотная, некомпетентная иди...

- Ну, нет! Постой минутку! - сказала она. - Что ты имеешь в виду под словом "некомпетентная"? Возьми свои слова обратно!

Я помахал газетой у нее перед носом:

- Ты, глупая, нелепая маленькая сучка. Ты не понимаешь, что тебя можно привлечь к ответственности за подобные вещи?

- Ох, ну в этом-то ты как раз ошибаешься! Меня нельзя привлечь! - Она весело рассмеялась. - Это самая лучшая часть статьи, разве ты этого не понимаешь?

Возведенная мною стена ярости обрушилась, пробитая непостижимым равнодушием. Я удивленно посмотрел на нее и сказал:

- О чем, ради всего святого, ты говоришь?

- Дай мне газету. - Она вырвала ее у меня из рук и стала перебирать страницы, разбрасывая ненужные по полу и оставив те, где была напечатана ее статья, - четвертушку со страницей три и другую, со страницей одиннадцать.

- Посмотри сюда, - сказала она. - Покажи мне хоть одно слово, которое можно было бы отнести к разряду клеветнических, или порочащих личность, или каким-нибудь еще громким определениям. Вот, например: "Глумливый и дерзкий Стендиш". Ты выглядел глумливым, дорогой, в глазах всех этих глупых полицейских. И дерзким. Ты и сейчас ведешь себя дерзко. И ты в самом деле назвал полицейских недоумками и заявил, что они не должны были задерживать твоего друга.

- Но я не говорил, что буду звонить в Вашингтон. - От воинственного гнева я как-то незаметно скатился на угрюмую оборонительную позицию.

- Спорим, что говорил! - Она поглядела мне в лицо и засмеялась, когда убедилась, что была права. - Ну, ты видишь? Ну признай, разве это не первоклассный образчик журналистского искусства?