Елена Арсеньева - Коллекция китайской императрицы. Письмо французской королевы

Мгновение Алёна смотрела на него, а потом… начала хохотать. Конечно, у нее была истерика, но, честное слово, от такого идиотизма немудрено!

Идиотизм, неправдоподобный идиотизм! Причем если бы Алёна вздумала описать эти приключения в каком-нибудь из своих детективов, ее бы осудили все, от читателей до издателей. Вернее, наоборот, поскольку издатели первыми встречают автора на его пути к читателю.

«Какая убогая у вас фантазия», – сказали бы ей.

«Вообще, все это мелкотемье!» – добавили бы ей.

«Да что вы переливаете из пустого в порожнее?!» – воскликнули бы.

«Все это совершенно нереально, в жизни не бывает таких совпадений!» – пояснили бы ей.

«Да и вообще, где вы нашли таких придурковатых, а главное – болезненно-подозрительных сыщиков? Ведь дело происходит во Франции в 2010 году, а не в Советском Союзе – в 1937-м!» – резюмировали бы.

Что характерно, и издатели, и читатели были бы совершенно правы, говоря все это. Но и писательница Дмитриева права – ведь все, что происходило с нею, имело место на самом деле!

На самом деле она стояла и дергалась то от слез, то от истерического смеха перед малорослым, развратно танцующим тангеро по имени Жоэль, на самом деле клубились вокруг какие-то тени… Ольга, Виктор, Алексис, Мальзерб, Вика и еще какой-то неведомый Канавин… они обступали Алёну, как Генрих VI, юный принц Эдуард, леди Анна, Бекингем и другие призраки обступали Ричарда III в известной пьесе Шекспира. Но вся разница между Алёной и Ричардом состояла в том, что он и впрямь обагрил руки в крови, а она совершенно ни в чем не виновна! И все же она готова тоже вскричать: «Коня, полцарства за коня!» – только бы сбежать от Диего и Жоэля и не быть обвиненной в преступлениях, которых не совершала. Еще слава богу, что Вика жива! И тот седой из «Галери Лафайет». А также, очень может быть, граф Альберт. И, может быть, неизвестный Канавин, чья фамилия была нацарапана на билетике «Retro Dancing»!

А может, седой и есть этот самый Канавин?!

И вдруг чумазая клошарская лапа снова возникла в памяти. Она сгребла газету, скомкав беспощадные откровения детективной акулы, бесценные сведения о певце Матвее, о…

Алёна не успела додумать, как заговорил Жоэль – со странной интонацией, с какой-то болезненной насмешкой:

– Я не соврал, когда сказал, что русские женщины необычайно красивы. Я их много видел, но таких, как ты, не встречал. Ты красива просто невероятно, ты прекрасна, даже когда плачешь… Это неправдоподобно!

Сказать, что Алёна при этом вытаращила глаза, остолбенела, оцепенела или проделала что-то в этом роде, – значит просто ничего не сказать.

Вот именно – неправдоподобно! Красный нос, красные глаза, вспухшие скулы – вот типичная картина ее слез. Просто Елена Прекрасная! С ума сойти!

– У меня никогда не было такой женщины, как ты, – пробормотал Жоэль, и его глаза, прежде казавшиеся Алёне тусклыми, внезапно засверкали алчным, почти безумным блеском. – Ради такой, как ты, я на все готов! Хочешь, я тебя отпущу? Скажи потом Диего, что ты успела убежать, что я искал тебя, но не нашел. Он ничего не знает о тебе, кроме того, что тебя зовут Элен и что ты послезавтра улетаешь в Санкт-Петербург.

– Что? – промямлила растерянно Алёна. – Когда? Куда?!

И прикусила язык, сообразив, что судьба дает ей последний шанс избавиться от Диего Малгастадора (он же Карлос, суперпартнер). Очевидно, ее кавалеры из «Retro Dancing» то ли что-то перепутали, то ли нарочно натянули Диего нос. Алёна улетает не послезавтра, а завтра, и не в Санкт-Петербург, а в Москву! И даже если послезавтра весь аэропорт Шарль де Голль, Roissy тож, будет уставлен, как фикусами в кадках, клонированными Диего Малгастадорами и Жоэлями Как-его-там, то все они будут там цвести и пахнуть напрасно, потому что Алёна Дмитриева до этого улизнет в Москву. И след ее затянет серебристый иней суровой французской зимы… Это образно говоря, а выражаясь точнее, след растает в воздухе.

Она так увлеклась метафорами, что очнулась, лишь сообразив, что Жоэль воспользовался ее, так сказать, замешательством, облапил и куда-то уже влечет, как суетливый муравей гусеницу, которую счел дохлой. Но Алёна Дмитриева, во-первых, не была гусеницей, во-вторых, считала себя вполне живой, а потому она выразила неудовольствие.

– Что такое? – забормотала она, отпихивая Жоэля. – Куда вы меня тащите?

– Вон туда, – пробормотал он совершенно обморочным голосом. – Вон моя машина. – Он махнул рукой в сторону темного «Смарта». – Только один раз, только раз… и я тебя отпущу, и ты уедешь, а я потом всю жизнь буду вспоминать…