Елена Басманова - Кот госпожи Брюховец

– Непременно, Карл Иваныч, – заверил старинного друга доктор Коровкин, – тем более, она надеется как можно быстрее завершить дела и выехать на дачу.

Вирхов догадывался, что на дачу стремится и его собеседник – там находится красавица Брунгильда Николаевна, за которой не один год ухаживает нерешительный доктор.

– Молодость, легкомыслие, любовь, – вздохнул Вирхов, – понимаю...

Положив трубку, следователь улыбнулся– и ему не мешало бы выбраться из петербургской духоты на денек-другой к финскому взморью, повидать симпатичную Полину Тихоновну. Как жаль, что судьба не свела их раньше, когда он был молод, имел бравый вид, решительный характер и шевелюру без проплешин. О такой рассудительной, заботливой, миловидной спутнице жизни можно только мечтать!

– Не пора ли нам побеседовать с мадемуазель Прынниковой? – Вирхов глянул на письмоводителя, который тут же вскочил и устремился к дверям. – Если дамочка все еще бузит, не приводите.

Но Дарья Анисимовна Прынникова, известная в «аквариумных» кругах как Дашка-Зверек, явилась пред светлые очи следователя в образе самого кроткого и смиренного создания, хотя и изрядно помятого, – ее черные кудельки совершенно потеряли форму, красное платье обвисло. Усаживаясь на предложенный ей стул, она запричитала:

– Господин следователь, я ни в чем не виновата. Обидеть бедную девушку может каждый, а вот защитить некому.

– Насчет бедности вы поскромничали, – ласково отозвался Вирхов, подыгрывая важной свидетельнице. – Ваши украшения говорят о другом.

– Вы о серьгах? – обиженно пропела Дашка. – Так бриллианты фальшивые, подделки. В Американском Доме бриллиантов Тэт купленные... Господин Оттон не осмелился бы дарить порядочной даме из высшего света такую дрянь, а мне – пожалуйте.

Помятая дива закрыла ладошками узкое личико с размазанными по щекам румянами, тоненькие пальчики ее были усеяны перстнями.

– И перстни поддельные? – спросил участливо Вирхов.

– Почти все, – с неохотой призналась Прынникова. – Рубин, конечно, не сиамский, но крупный, настоящий, хорошо со сцены виден. Петя подарил. И сердолик натуральный, хотя и простенький – матушкин подарок. Топаз тоже фальшивый. А изумруд дорогой, от Студенцова. – Красотка перекрестилась. – Вот Павел Мироныч вчера обещал осыпать бриллиантами. Да не верю я ему. Жалованье небось мизерное. Да и наследства не предвидится.

Черные лукавые глазки выжидательно уставились на следователя.

– Вы правы, голубушка, – Вирхов сочувственно вздохнул, – от него гор золотых не ждите. Жизнь ваша нелегкая, не стал бы вас томить, да вы вчера сами здесь заснуть изволили.

– Перебрали немного, – легко согласилась Дарья, – я вчера не пела в «Аквариуме», свободна была. Думала бедной матушке в Углич письмо писать, да ваш красавчик увлек меня в ресторан. Хотелось развеяться. Степана жалко, не пропащим он человеком был.

–О Степане я и хотел с вами побеседовать, Дарья Анисимовна. – Вирхов приступил к существу дела. – Слышал, он оказывал вам знаки внимания.

– Не только знаки, – с готовностью уточнила Дарья, – он своей жизни без меня не мыслил. Я его уж так увещевала: прекратил бы кутежи, помирился бы с отцом, продолжил бы дело...

Дива говорила горячо и искренне, хитрая гримаска сошла с ее подвижного лица, и оно, несмотря на стершийся грим и безжалостный дневной свет, показалось Вирхову если не красивым, то очень миловидным.

– Слышал, он хотел бежать в Америку? – осторожно вступил Вирхов.

– Бывало, нашептывал мне, да все под хмельком... взаимной страсти домогаясь. Ни за что погиб! Судьба... – Дарья вздохнула с досадой. – Думал, отец Онуфрий усовестит его папашу. Дар желал преподнести.

– А почему он выбрал Воздухоплавательный парк?

– Не знаю, господин следователь, Степан человек природный, импульсивный, нетерпеливый...

– А кто предложил ехать на праздник?

Дарья нахмурила узкий лобик, сосредоточенно помолчала.

– Там весело, народу много. Все хотели. Кто первый сказал – не помню.

Вирхов чувствовал непритворное желание словоохотливой красотки помочь следствию.

– А что вы говорили вчера об общем друге Степана?

– Когда мы в экипаже ехали, он что-то плел мне о лучшем друге, дескать, без него не видать ему футляра деревянного. Я и пошутила – который друг лучший? А он сказал – наш общий. Не протрезвел, видно. Плохо соображал.

– Общий друг – кто это? Не господин ли Глинский?

– Что вы! Платон на Степана смотрел свысока, лишь в компании терпел, все потешался. Степан скорее о Густаве говорил.