Сергей Зверев - Этому в школе не учат

Допросили мы второго задержанного — парня лет двадцати пяти. Тот нервничал, всхлипывал, когда вспоминал про каторгу. Противоречий в их показаниях не наблюдалось.

Когда парня увели, начальник Особого отдела сказал:

— Похоже, можно верить. В тыл — а там военкомат и действующая армия.

— Подожди, — произнес я задумчиво.

И тут у меня возникла четкая уверенность:

— А знаешь. Врут они все!

— Почему?

— Смотри, месяц на каторге. Земляные работы. Укрепления рыли. Землю пальцами копали.

— Ну так истощены, замызганы, как и положено.

— Ты откуда сам, товарищ лейтенант?

— Преподаватель марксистско-ленинской философии из Политеха. По партийной путевке в Особый отдел.

— То есть руками мало работал. Трещины должны быть на коже. Раны. А у них просто ручки запачканы. Не работали они этими руками, уверяю тебя.

— И что делать? Как доказывать?

— А очень просто.

Эх, вспомнились былые подвиги на ниве борьбы с бандитизмом. Я и предложил:

— Рассади-ка их в коридорчике, и пусть конвой глаз с них не спускает. Поставь еще пару человек. А то ребята могут оказаться буйные.

Сказано — сделано.

Опять привели на допрос самого старшего. Тот вздыхает — мол, чего еще, все уже сказано! Я его в лоб и спрашиваю:

— Какая цель заброски?

— Какой заброски? — очень искренне выразил недоумение мужчина.

— Не надо юлить, товарищ, или как там вас за линией фронта зовут. Господин? Какой ты каторжанин? Грязью измазался, думаешь, за лишенца сойдешь? Нет, родной. Не сойдешь… Будем признаваться или ваньку валять?

— Я сказал всю правду, товарищ командир.

С лица он опал, но держится молодцом. Взгляд не отводит, когда в глаза ему смотрят. И отступать не собирается.

— Ну, тогда разговора нет. Время военное. Может, не стой немец рядом с Москвой, с тобой бы еще и поговорили, поучили, что врать нехорошо. А сейчас — извиняйте, но не до того. Расстрелять, — кивнул я конвоиру.

И напрягся, готовый к тому, что задержанный выкинет фортель, — попытается выброситься в окно, завладеть оружием. Но тот только обреченно пожал плечами:

— Воля ваша.

— Ты не скучай на том свете. Скоро там все твои друзья из абвера будут. А потом и сам Адольф.

Он согнулся сильнее. Уже у выхода притормозил. Хотел что-то сказать. Но не сказал. Гордо выпрямился. И вышел из кабинета. Бледный, но не сломленный.

Провели этого типа мимо подельников и вывели во двор. Часовой сказал, что он едва заметно подал какой-то знак.

Со двора донеслась короткая автоматная очередь.

Да, интересный фрукт. Скорее всего, из идейных. Но идейных не напасешься. Поглядим на следующего.

В кабинет ввели того самого якобы запуганного фашистской каторгой парнишку.

— Тебя тоже во двор, на расстрел? — спросил я почти ласково.

Он вздрогнул и поежился. Взор потупил.

— Нам твои показания нужны, как жучке пятая лапа. Нам тебя расстрелять — и вполне достаточно. Задача по борьбе с диверсантами выполнена, враг изобличен. Но если хочешь жить, можешь наш слух усладить рассказом, как тебя немецкая разведка вербовала и откуда ты такой молодой и привлекательный взялся.

Я положил на стол карманные часы — подарок от руководства Губчека.

— Стрелка проходит пять делений, и после этого наш разговор закончен. Договорились? Не слышу ответа!

Парень издал нечленораздельный звук.

— Значит, согласен.

Больше я ему ничего не говорил. Смотрел, как он бледнеет все больше. По лбу катится пот струйками, но он его не вытирает.

— Увести, — сказал я, когда стрелка дошла до нужного деления. — Третий будет сговорчивее!

— Ну да, — поддакнул конвоир по сценарию. — Этот третий Сереге уже рожи корчил, знаки делал — мол, готов на все.

— Ну вот его нам хватит за глаза. А этого туда же, куда и первого.

— Товарищ! — вдруг завопил писклявым голосом парень.

— Все! Поздно. Уговор какой был? Пять минут. Прошли твои пять минут, парень. Вместе с твоей предательской жизнью.

Конвоир толкнул его в спину.

И парень сделал нечто несусветное — просто плюхнулся на пол и растянулся во весь рост.

— Тащить тебя волоком? — поинтересовался я спокойно.

— Выслушайте! Я из школы абвера. Мы все оттуда! Сутулый — тот, которого вы шлепнули, он из белогвардейцев-эмигрантов. С Польши. Из «Российского фашистского союза». Он нас вербовал! А мы просто так — просто пленные!

— Ладно, садись за стол. Послушаем исповедь.

Первый «расстрелянный» оказался радистом, а по совместительству и командиром группы. Боролся с СССР еще до войны, забрасывался на нашу территорию. Из эмигрантской организации, которую немцы взяли под контроль. Не первый раз Особым отделам такие встречаются. Рацию группа должна была получить на явочной квартире, когда ее бойцы пройдут проверку НКВД. И начать разведывательную работу.