Николай Чергинец - Майор Ветров

— Как ты считаешь, кто-нибудь из тех, чьи тела обнаружены, мог быть в селе Армут?

— Исключено. Место захоронения находится, как я докладывал, в девяти километрах от места боя, а там еще более тридцати километров до Армута. А если учесть, что со всех погибших бандиты сняли одежду и обувь и, конечно, захватили оружие и боеприпасы, то можно с уверенностью сказать, что после боя боевики разделились. Часть из них с помощью вьючных животных занималась перемещением убитых и их захоронением. Другая, большая часть, используя одежду, обувь, оружие контуженного майора Ветрова и его офицеров, которых наверняка ввели в бессознательное состояние с помощью наркотиков, организовали провокацию в Армуте.

— Что еще обнаружили?

— На месте боестолкновения обнаружили четыре пуговицы от обмундирования наших бойцов. Это еще раз подтверждает версию, что одежду с них снимали именно в том месте.

— Что думаешь делать дальше?

— Продолжать поиск на месте и работу по выявлению местонахождения противника.

— Что в Армуте?

— Работает следственно-оперативная группа. Обеспечивают их работу рота моей бригады и две роты внутренних войск. В селе бандитами убито пятьдесят шесть жителей, в том числе четырнадцать детей в возрасте от четырех месяцев до пятнадцати лет.

— Погибшие захоронены?

— Да. По обычаю их хоронили родственники и жители из соседнего села.

— Как считаешь, мог ли кто-нибудь спастись?

— Думаю, что да.

— Что в пользу этого предположения?

— Главная свидетельница — некая Багдасарова — оказалась живой и основной фигурой в деле при доказательстве вины майора Ветрова. Опрос, который провели среди жителей соседних сел и в первую очередь родственников погибших, которые проживают в других селах, показывает, что есть все-таки спасшиеся, но они так запуганы то ли бандитами, то ли просто жителями, что сидят, как мыши в норах…

— Что думаете предпринять?

— Работать: искать и бить террористов, а также найти свидетелей, нужных Ветрову, да и нам.

Подмосковный госпиталь. Обычная металлическая кровать, тумбочка. Капельница с лекарствами и аппарат для переливания крови. На тумбочке — маленькая лампа, у кровати — небольшой коврик. На кровати — больной. Это майор Ветров. В палату заглянули медсестра и молоденький солдат-охранник, который был приставлен для охраны подозреваемого.

— Больной, к вам следователь из военной прокуратуры, — медсестра чуть посторонилась и пропустила невысокого молодого человека.

Он словно вырос из-за спины хрупкой медсестры:

— Здравствуйте. Если помните, я следователь Главной военной прокуратуры старший лейтенант юстиции Тозиловский.

— Здравия желаю. Это же вы меня допрашивали в тюрьме? — хмуро буркнул Ветров.

— О, вижу, у вас память, слава богу, восстановилась, правда, то была не тюрьма, а следственный изолятор, и я проводил опознание в присутствии понятых и свидетельницы Багдасаровой.

— Чего же это ты, старшой, зная о том, что я находился практически в бессознательном состоянии, проводил следственные действия? — еле сдерживаясь, спросил Ветров.

— Ну, во-первых, я вам никогда не тыкал…

Но Ветров перебил его:

— Для меня ты всегда останешься человеком, которому «вы» говорить нельзя.

— Я буду вынужден доложить о вашем отношении начальнику следственного управления генерал-майору юстиции Кононовичу. Это он подписывал постановление об изменении вам меры пресечения. Поэтому вы здесь, в госпитале, а не там.

— Брось, старшой! Изменил бы твой Кононович, если бы не другие, более умные люди…

— Я хотел вас допросить, но вижу, что лучше это сделать в другой раз. До свидания.

Ветров, не отвечая, смотрел в потолок.

Он мучительно пытался найти объяснение тому, что с ним случилось. Он уже понимал, что у него провал в памяти, и он никак не мог вспомнить, что породило этот провал. Он настойчиво словно пытал себя. Кто он? Что с ним случилось и где? Но ему от этого становилось еще хуже, мысли путались, и на глаза наползала пелена, которая обволакивала его мозг, и он словно провалился в темень тревог и мучений. Он задремал, но буквально через несколько минут четко увидел картину: Роман уговаривает отца принять предложение Василия Петровича Конюхова и вместе с Сашей Птицыным, Димой Емельяновым и, конечно, Романом и Мариной, в сопровождении приемного сына Конюхова, Анатолия, поехать на дачу.

Игорь Николаевич недовольно хмурится: