1999 год.
По правде говоря, страх пришёл не сразу. За день до освобождения к Дато подвалил незнакомый, чахоточного вида зек.
— Дато? Кореша с воли привет передают. Велено, значит, тебе после выписки прям на вокзал, не мешкая, в буфет. Там тебя встретят. Дай позобать.
Илларион с одного взгляда на синего от болезней и татуировок урку понял: уточнений, типа, кем велено и кто встретит, не будет — всего-навсего посыльный. Дато молча вытащил из кармана робы едва початую пачку "Беломора", отдал посыльному, кивнул — всё, мол, по-нятно — и пошёл своей дорогой. Известие не вызвало беспокойства, скорее удивление со значительной долей самодовольства. Ещё бы, восьмерик оттянул, а гляди-ка, помнят ещё деловые люди, встречают! И была к тому же затаённая надежда, что помогут обустроиться на первых порах да пообвыкнуть, поскольку повязали его ещё в девяносто первом, то есть в те времена, когда Союз со своим привычным социализмом доживал последние дни, и нынче в девяносто девятом жизнь по ту сторону забора казалась вовсе непонятной. Как выразился бы Игорь: "Необходима адаптация". Попробовал погадать: кто же это подсуетился? И так крутил, и этак — не получалось. По всем раскладкам выходило, что некому встречать — рево-люционные ветры разметали всех корешей: кого на глухую зону, кого за кордон, кого по косточкам. А кто остался, те вряд ли…
Ну и хер с ним, завтра всё выяснится.
Утром следующего дня, заглянув в лазарет за больничной картой, удостоверяющей, что он не выносит на свободу никаких жутких заболеваний типа туберкулёза, СПИДа и про-чих трихомонозов, Дато увидел, как двое зеков вытаскивают на носилках мертвяка — того самого вчерашнего урку, посыльного, значит.
Эскулап равнодушно кивнул на тело.
— Позавчера только прибыл, а нынче ночью тихонько преставился на нарах. Ничего удивительного — насквозь больной. Удивляет другое: как ещё на этапе не помер?
— Бывает, — согласился Дато.
— Зона — не курорт, — хохотнул эскулап, размашисто расписываясь в карточке Илларио-на, потом, подышав на личную печать и, ставя оттиск, добавил, — надеюсь, не скоро к нам, а то гляди, вот так и вынесут. Ну, бывай.
— Прощайте, если что, — осклабился Дато.
А ещё через пару часов, одетый по летнему времени в помятый цивильный костюм восьмилетней выдержки, со спортивной сумкой в руках Илларион Константинович вышел за ворота, вдыхая пыльный воздух свободы. Он втайне надеялся, но его никто не встретил. Придётся тащиться с полкилометра по лесной дороге, проложенной от ворот зоны до шоссе. Ладно, не в тягость.
Светило солнышко, шумел лес, пели птички. Ё-моё! Сам не заметил, как добрался до автотрассы.
"А и помер бы посыльный раньше времени, мне ничего не сказав, — думал он, шагая по обочине к автобусной остановке, — так один чёрт я бы на вокзал потащился, и именно в бу-фет. С моей-то справкой вместо паспорта, куда ж ещё? Те неведомые, которые на вокзал ве-лели, то ли страхуются, то ли меня не знают и держат за дурака. А на кой им дурак? Вот прицепилось!"
Метров через полста за поворотом задумчивый Дато чуть ли не носом ткнулся в отды-хающий на краю дороги, аккуратный маленький автобус с непривычно покатым передком. У дверцы стояла сочная, блондинистая девица в синих джинсах и в смело расстёгнутой, обтягивающей грудь рубахе. Она, повернув очень даже привлекательное личико в сторону неспешно идущего Иллариона, заулыбалась, глаза блудливые, да такие, что у мужчины, вынужденного коротать долгие годы в чисто мужском обществе и только-только покинувшего это самое общество, натурально отказали ноги, а по телу пошла горячая волна. Формы, то есть внешние признаки, по которым нормальный грузин в миг разглядит зрелую женщину в любой толпе, обозначались весьма, и даже более чем весьма. Дато, как малохольный подросток, встал столбом.
Кзз-бам! Вольноотпущенный вор, вздрогнув от неожиданного металлического скреже-та и хлопка, скосил глаза. Это здоровый мужик, надо думать, водитель, как раз захлопнул крышку капота и, вытирая руки тряпицей, тоже уставился на бывшего зека, будто чего-то ждал.
— День добрый, мужчина, вы не из лагеря случайно? — Поинтересовалась деваха голо-сом околдовывающей сирены, не той механической, что завывает на вышке, а другой — ми-фической, про которую рассказывал Вавилов.
— Случайно — да, — скривил заиндевевшие губы Дато, втягивая воздух и слюну уголком рта, — из пионерского.
— Да нет, — красавица ещё шибче расцвела, — вы не думайте, мы понимаем…
Читать дальше