Герда Грау: Странный случай

Мать махнула рукой на детскую причуду и увела сына укладываться спать, а я завернулась в плед и вышла на свой балкон, напрягая зрение. Если это люди, то почему сидят неподвижно? Людям свойственно менять позу во время разговора. Если они просто сидят и слушают море, то почему смотрят все в одну сторону, в сторону нашего корпуса? Это белое — это же лица? Или что? Пледы тут у всех светло-голубые, как у меня, но при любом даже слабом освещении голубой будет выглядеть светлым пятном, а не черным. А лежаки вообще окантованы белым, если в темноте растает темно-синяя середина, то белый пластмассовый край не растворится же? Коэффициент отражения света белым предметом близок к единице, черный — это почти ноль, четыре сотых от единицы, если говорить языком продавцов краски.

Я решила дождаться момент, когда кто-нибудь из темных пирамид пошевелится, но пять минут мы (мы?) смотрели друг на друга в полном молчании и неподвижности. Белые пятна почему-то начали напоминать маску из «Крика», с провалами вместо глаз и рта, и мне стало не по себе. Даже море вдруг стало как-то иначе набрасывать свои волны на каменный берег, в другой тональности и интенсивности, совсем неуютно. Я пришла к выводу, что все-таки это не люди, а просто игра света и тени на спинках лежаков. Вернулась в номер, почистила зубы, взялась за ручку балкона, чтобы оставить на ночь его в положении «проветривание» и опять невольно посмотрела в ту сторону, которую указал Миша. Темные пирамиды с белыми пятнами никуда не делись, остались на месте, только теперь в их ряду был пробел и там отчетливо виднелся синий лежак с белым кантом.

Пустой.

Оставлять балкон открытым я в эту ночь не стала, думайте обо мне что хотите.

Надо сказать, что мой биологический род по отцовской линии уходит корнями куда-то в дебри Костромской области и теряется среди микроскопических деревушек, не имеющих в своем составе даже магазинов, исключительно натуральное хозяйство. Когда мне было восемь лет, отца неожиданно посетила ностальгия. Он списался с родней в Костроме, и мы всем составом поехали смотреть, откуда есть пошла наша фамилия, родственники были тем более гостеприимны, чем более осязаемым становился для них ответный визит к нам, в северную столицу.

Кострома произвела на меня впечатление только Волгой, которую я собралась переплыть в одиночку, будучи хорошим пловцом, но потерпела поражение. Волга — это все-таки не Нева. Отец получил у родни ключ от дома в деревне, где когда-то жил его дед, и мы укатили туда на весь остаток его отпуска.

Деревня была глухой, затерянной в лесах и полях, однако имела свои прелести, вроде игры в карты, запретной для нас с сестрой до того, скабрезных анекдотов, рассказанных местными мальчишками, и меда.

Замечательного меда, который продавал дядя Боря.

Дядя Боря был пасечник, жил со своими пчелами на далеком отшибе на пригорке, потому что пчелам нужно высокое место, а в деревне, которая располагалась в низинке, вела хозяйство его вторая жена, сварливая тетка, которую он не любил. Детей у него не было, и все время он проводил возле ульев. Нас с сестрой, бледных городских девчонок, он неожиданно полюбил с первого взгляда и стал давать мед просто так. Мы бегали к нему каждый день, и каждый день заставали его разговаривающим с пчелами. Пчел я боялась до смерти, близко к ульям не подходила, и мы всегда заходили со стороны домика, в конце пасеки. Он махал нам рукой от ульев, потом хромал к дому и выносил нам оттуда соты с медом в деревянной мисочке. Мисочку мы на следующий день приносили вернуть, но он снова накладывал нам меду. Так продолжалось две недели, пока не разразилась гроза.

Гроза была страшнейшей в моей жизни, это больше походило на звездные войны, развернувшиеся прямо над нашей головой, до того все вспыхивало и грохотало. Утром, когда проглянуло солнце, мы вышли на улицу и от мальчишек узнали, что дядю Борю убило молнией, сказалось самое высокое место в округе. По их словам, от него ничего не осталось, даже угольков, и милиция уже приезжала. Мы не поверили, тогда они предложили пойти на пасеку и показать то место, где ударила молния, там, по их словам, было огромное пепелище. Сестра отказалась наотрез. Мне же не позволила гордость, и после обеда, когда из разговоров взрослых стало ясно, что ребята не врут, мы втроем пошли на пасеку.

Набежали тучи, и нам стало как-то неуютно. Мы шли молча, я жалела доброго дядю Борю, а мальчишки по дороге потихоньку вооружались палками. Это меня насторожило. От кого они собрались защищаться?