Андрей Платонов: Солдат и царица

Сапожница-царица и обращается к нему:

- Ты чего ухмыляешься? Мне, что ль, обрадовался?

Солдат ей в ответ:

- Тебе, матушка!

- А чего радуешься? Я тебе добра не сделала. Чего ты хочешь?

- А того хочу, матушка, пусть меня палками не бьют. Второй год с утра спозаранку колотят, мясо с костей стерли.

- За что ж тебя?

- За ухмылку, матушка.

- Ну, скажи заднему, пусть тебя не бьют.

- Нет уж, матушка, - солдат сапожнице-царице говорит, - заднему я говорить не буду: ты передняя, ты сама упомни и прикажи.

Царица остановилась около солдата:

- Ишь ты, какой въедливый! Ладно уж, я сама прикажу и бумагу напишу - не будут тебя бить.

- И других прочих, матушка, пусть не бьют!

- Аль многих тут бьют?

- Да почитай что почти всех, матушка, колотят. Истерлись люди при дворце, а из терпенья не выходят.

- Дураки они, что ль? - спрашивает сапожница-царица.

- Не могу знать, матушка!

В тот же день сапожница-царица дала повеление, чтоб никого в ее царстве не били и не смели даже касаться палкой человека.

А солдатам велела дать по двадцать пять рублей каждому, а сверх того по три дня гулянья и по полведра пива.

На третий день своего царствования сапожница соскучилась по сапожнику.

"Пойду, - думает, - погляжу издали, как он там. Небось горюет по мне".

Собралась царица и пошла из дворца к домишку сапожника, а за ней вельможа идет.

Вот идет она, царица, видит свой бедный домишко.

А из ворот того домишки как раз ее сапожник выходит, и не один, как следовало бы, а с другою дородною женщиной, что не хуже самой сапожницы, и на лице у сапожника горя нету.

Тут как вскрикнет сапожница-царица:

- Ах ты, бессовестный, ах ты, такой-сякой! - да хвать сапожника по затылку, с того и картуз соскочил.

А сапожник никак не опомнится: глядит он и на ту женщину и на эту, обе они на вид одинаковые, а которая жена - не разберет.

Только когда сапожница-царица по спине его еще разок хлопнула, сапожник понял, которая его жена.

Взяла сапожница мужа за руку и повела домой, а про царство свое забыла.

А царица скрипнула зубами на вельможу и тоже домой пошла, во дворец.

Как явилась она во дворец и узнала, что бить теперь, драть, пороть и лупить никого нельзя - отмена вышла - и будто она сама так повелела, закипело злобой сердце царицы.

Позвала она кого ни на есть, чтоб ударить кого было. Явилась кухарка, подняла царица на нее руку, да видит вдруг - рука-то ее, царицына, исстирана, работой истерта, и опустила она свою руку, никого не ударила.

Вспомнила она, как жила у сапожника: как бы опять ей в жены к нему не попасть, - и оставила царица волю сапожницы как есть.

И солдат с дураком довольны остались. А только царице веры нету и не будет.