Роберт Хайнлайн: Дверь в лето [с рисунками]

Дэн, милый, доктор-то прав: ты пытаешься влезть в бутылку. Голова у тебя острая, пройдет, а вот плечам будет узковато. Теперь ты трезв; ты набил брюхо едой, и впервые за много дней она там уютно улеглась. Тебе лучше.

Чего же тебе ещё? Насчёт остального доктор, выходит, тоже прав? Ты что, капризный ребенок? Преодолеть препятствие — кишка тонка? Почему ты решился на этот шаг? На приключения потянуло? Или просто сам от себя прячешься?

Но я и впрямь хочу туда, в 2000-й год, подумал я. Это же — ух!..

О'кей, хочешь. Но разве дело — сбежать, не рассчитавшись здесь?

Ладно, а как это сделать? После того, что произошло, Белла мне больше не нужна. А что я ещё могу? Подать на них в суд? Глупо. Доказательств у меня нет. Да и вообще в суде выигрывает только одна сторона — адвокаты.

— Мя-а! — поддержал Пит.

Я взглянул на его исполосованную шрамами голову. Да, Пит не стал бы судиться. Если ему не нравится покрой усов у другого кота, то он просто приглашает его выйти и подраться, как положено настоящему коту.

— Я думаю, ты прав, Пит. Сейчас найду Майлса, оторву ему руку и буду этой рукой бить его по голове, пока не признается. Долгий Сон малость обождёт. Надо же узнать, как они это сделали и кто это сварганил.

Рядом оказалась телефонная будка. Я набрал номер Майлса — он был дома — и велел ждать моего приезда.

Мой старик нарек меня Дэниэл Бун Дэвис. Так он провозгласил личную свободу и уверенность в себе. Я родился в 1940-м, когда все считали, что индивидуализм обречен и что будущее принадлежит человеку коллективному. Отец в это верить отказался и назвал меня так из чувства противоречия. Он погиб в Северной Корее, до конца отстаивая свою точку зрения…

Когда началась Шестинедельная война, я уже имел диплом инженера-механика и служил в армии. Я не стал лезть в офицеры, несмотря на этот диплом. От отца я унаследовал непреодолимое стремление быть самим собой: не командовать, не ходить под командой у других, не жить по расписанию. Я просто хотел отслужить свой срок — и домой. Когда «холодная война» стала «горячей», я был техником-сержантом в арсенале Сандия, в Нью-Мексико: начинял атомные бомбы атомами и строил планы на будущее, когда выйдет мой срок. В тот день, когда Сандия исчезла с лица земли, я был в Далласе и получил полный запас впечатлений. Радиоактивное облако понесло в сторону Оклахома-Сити, так что я остался цел и даже получил военную пенсию.

Пит тоже уцелел похожим образом. У меня был приятель, Майлс Джентри. Он давно отслужил в армии, но его призвали служить опять. Он был женат на одной вдове с ребёнком, но к тому времени, как его призвали, она умерла. Жил он не в казарме, а снимал квартиру недалеко от своей части, в Альбукерке, чтобы у его падчерицы Фредерики был дом и семья. А Рики (мы никогда не звали её полным именем) присматривала за Питом. Слава кошачьему богу: Майлсу дали трое суток увольнения, и в тот жуткий день он увёз Рики на выходные. А Рики прихватила с собой Пита — я-то не мог взять его в Даллас.

Когда оказалось, что у нас заначено несколько дивизий в Тиле и других местах, о которых никто и не подозревал, я удивился не меньше, чем все остальные. Ещё с тридцатых годов было известно, что человека можно охладить так, что жизнь в нём замирает почти до нуля. Но до Шестинедельной войны всё это считалось лабораторным трюком. Военные исследования, я вам скажу, такая штука: если есть люди и деньги — будут и результаты. Напечатайте ещё миллион, наймите ещё тысячу учёных и инженеров — и каким-то непостижимым, противоестественным образом вопросы начинают обретать ответы. Холодный сон, гибернация, гипотермия, снижение метаболизма — называйте это как хотите, но группы исследователей (медиков и технарей) придумали способ хранить людей как поленья и использовать их по мере надобности. Сначала «объект» нашпиговывают лекарствами, потом гипнотизируют, а затем охлаждают и хранят точнёхонько при 4 °C — при максимальной плотности воды без образования кристалликов льда. Если «объект» нужен быстро, его можно довести до кондиции при помощи диатермии и постгипнотического растормаживания за десять минут, но от такой спешки ткани стареют, а человек может стать немножко… глуповатым. Если не торопитесь, то лучше сделать всё это часа за два. Ускоренный метод — метод «расчётного риска».

Вся эта история оказалась тем риском, на который противник не рассчитывал. Поэтому по окончании войны меня не расстреляли и не отправили в концлагерь. Мне заплатили денежки, и мы с Майлсом открыли свой бизнес, примерно тогда же, когда страховые компании начали торговать Холодным Сном.